Сердце Ведьмы - Женевьева Горничек

– Конечно? – в недоумении переспросила Скади.

Ангербода только покачала головой и не стала вдаваться в подробности.

– Спасибо, что рассказала мне всё как есть, и… просто спасибо. Что позаботилась обо мне. Но если не возражаешь, я хотела бы немного побыть одна. – Она тяжело сглотнула. – Я просто… Мне нужно время.

– Понимаю. Но я буду неподалёку. И тебе лучше не уходить туда, откуда я не смогу тебя вернуть, – предупредила Скади и с большой неохотой встала, переложив забинтованную голову подруги на подушку.

– Не буду, – пообещала колдунья.

Скади на мгновение помедлила, но затем кивнула и вышла из пещеры. Как только Ангербода услышала, как за ней закрылась дверь, она закрыла глаза, глубоко вздохнула и принялась вновь размышлять о своём видении.

Той ночью она поведала Одину всё, что он хотел узнать. А до этого колдунья упрашивала, умоляла асов оставить её детей в покое; что бы норны ни сказали Одину, этого бы не произошло, если бы Хель, Фенрир и Ёрмунганд, как и прежде, жили с матерью. Ангербода была в этом уверена. А потом, силой вырвав у неё знание о грядущем – когда она была слишком уязвима, убита горем, слишком слаба, чтобы бороться, – Один тоже это понял.

Так почему же он просто не вернул ей детей в тот же самый миг, когда узнал, что должно произойти? Даже если Один считал, что она мертва, почему было не отдать детей Локи или просто не отпустить восвояси, чтобы они дальше сами о себе заботились? Если Всеотец так беспокоился о своей ужасной судьбе, зачем было настраивать против себя тех самых существ, которые погубят его и его сына в последней битве?

Прежде чем женщина смогла дальше обдумать эту мысль, она пошевелилась в кровати и почувствовала что-то твёрдое под мехами. Пошарив рукой, она выудила из вороха постельного белья горячо любимую Хель игрушку. Черты волка уже едва угадывались в фигурке, а следы зубов изгладились за всё то время, пока маленькие детские руки вертели и прижимали её к себе.

Крепко стиснув игрушку в кулаке, Ангербода прижала её к груди, и все её тело начало сотрясаться от беззвучных рыданий, когда осознание произошедшего наконец обрушилось на неё.

Её дети пропали.

– Не пропали, – возразил знакомый голос в глубине её сознания, тот самый, что помог ей прийти в себя несколько часов назад.

– Но они потеряны для меня навеки, – громко прошептала ведьма. – Если я освобожу своих сыновей, настанет конец всему. Мои видения отчетливо это показали, и прежде они не ошибались.

– А как же твоя дочь?

– Хель… – Она крепче сжала фигурку волка. Я не должна была остаться в живых. Умри я, и была бы рядом с ней. Как это несправедливо, что меня столько раз убивали, но всё же…

И тут её осенило. Может быть, мне не нужно умирать, чтобы воссоединиться с ней. Возможно, я смогу связаться с ней иначе, да и с сыновьями тоже.

Колдунья крепко зажмурилась и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Очистила разум, прислушалась к равномерному биению сердца. Приготовилась ощутить эйфорию свободы, отделиться от собственного тела, погрузиться вглубь, своевольно странствовать… Как и всегда…

Но ничего не произошло.

Она открыла глаза и в замешательстве нахмурилась, заставив себя успокоиться и повторить всё снова. Но на этот раз случилось кое-что похуже: жгучая боль в мгновение ока будто объяла её пламенем, в котором некогда сгорала Гулльвейг, ошеломив ведьму, и по её телу пробежала дрожь.

Ангербода попробовала прибегнуть к сейду в последний раз, но только она попыталась покинуть тело, как к ней вернулись ощущения той ночи, когда Один железной хваткой вырвал её душу из физической оболочки и заставил спуститься в бездну, словно погружая её с головой под воду, пока брал в её сознании, что хотел, и делал с ней всё, что ему было нужно.

Её желудок сжался, перед глазами все поплыло, и женщина вынырнула из болезненных воспоминаний. И тут пришло мерзостное понимание.

Она больше не может творить сейд – то ли из-за собственных ошибок, то ли из-за какого-то заклинания, что Всеотец наложил на неё той злополучной ночью.

Являюсь ли я по-прежнему провидицей, если мне более не дано предвидеть?

Являюсь ли я матерью, если моих детей больше нет со мной?

Он отнял у меня все.

Они оба, Один и Локи.

Её мысли вернулись к Локи, и она вскипела от злости. Лучше бы ему никогда не возвращать мне сердце. После того, что он со мной сделал, он заслуживает всех тех мук, всех тех страданий, что явились мне во снах.

И когда Ангербода уже засыпала, она отпустила эти образы, позволила им раствориться в глубинах сознания: цепям, змее, чаше, его боли. Ей больше не нужно было хранить их в памяти. Не нужно было даже терять ночами сон в мыслях о них, ведь она наконец поняла, почему они более не имели значения. Почему с самого начала её не касались.

Вот она – причина, по которой меня не будет рядом во время твоих мучений.

И эта причина – ты сам.

Где-то на грани сна и пробуждения голос вновь обратился к ней.

– Ты помнишь, как Один приобрёл свои знания о рунах? – спросил он. – Он висел на Иггдрасиле девять дней и ночей. Принес себя в жертву самому себе.

Фраза прозвучала для Ангербоды туманно.

– Ты тоже стала жертвой. Чему ты научилась, пока была привязана к дереву, Мать-Ведьма? Что принесла с собой, чего не имела раньше?

– И в самом деле, что? – угрюмо подумала Ангербода. – Безнадёжность? Отчаяние?

– Нет, – ответил голос. – Меня.

– Но кто ты? И почему так знакомо прозвучало то, что ты назвал меня «Матерью-Ведьмой»?

Ответа от голоса не последовало, а колдунья очнулась, сонная и растерянная. Некоторое время она лежала, пытаясь собраться с мыслями. Пока, наконец, в её затуманенном сознании не начали складываться кусочки целого, и с каждым вдохом картина становилась всё яснее.

Один пытается узнать о пророчестве не для того, чтобы не дать ему сбыться – так я считала изначально, но ошибалась. Он не может его предотвратить и понимает, что это неизбежно. Но тогда зачем ему знать всё до мельчайших подробностей о собственной смерти, о гибели своих родичей? Любой был бы счастлив не ведать о подобном. Не может же Всеотец быть настолько жестокосердным?

Нет, он собирает сведения, потому что ему нужно знать как можно больше, если он намерен каким-то образом изменить грядущее или найти какую-то лазейку для достижения своих целей.

А значит, могу и я.

Но вот вопрос: как?

Ангербода пока не могла ответить, но она знала, кто мог бы. Нужно было лишь разыскать того, кто говорил с ней во снах, – но сначала, конечно, выяснить, кто это.