Бунтующая Анжелика - Анн Голон

И действительно, над аббатством сегодня царила особенно глубокая тишина. В эти предпасхальные дни мужчины, посвятившие себя служению Господу, сошлись для скорбных молений. Женщина должна была удалиться.

Вот и еще одна привязанность вырвана из сердца, опять оно стонет и обливается кровью от новой раны. Но сами эти страдания и то, что она могла их ощущать, не было ли это признаком выздоровления?

Она села в седло по-дамски, боком, прижала к себе Онорину и выехала за ограду обители на лесную тропинку. За спиной гулко захлопнулись монастырские ворота.

Сколько дверей уже закрылось за нею, в который раз задвигались засовы, не давая преследуемой дичи обрести приют! Каждый раз возможность избежать своей судьбы уменьшалась, и вскоре перед ней останется только один путь — ее собственный. Каков он? Она еще не знала. Она могла лишь предчувствовать его, но уже начала понимать, что катастрофы и непредвиденные препятствия, мешая ей следовать своим прихотям, направляют к этой единственной цели.

Еще раз, уже в последний, она ехала через лес. При свете дня она не смела появиться на большой дороге. Пробираясь сквозь заросли и болота, она беспрепятственно достигла Майезского аббатства. Когда она добралась до Кот-о-Лу, жарко светило солнце. Лучи отвесно падали на долину, и Анжелика остановилась, охваченная головокружительным ощущением чуда.

Всего две недели назад на этом самом месте она тонула в снегу, и ее тело, пронизанное смертоносной стужей, испытывало всю жестокость суровой зимы. Сегодня долина ласкала взор мягкой, бархатной зеленью. Ручей, через который ей пришлось переправиться, тогда спал подо льдом, теперь же он прыгал по камням с грацией юной козочки, и фиалки цвели на его берегах под хранительной сенью деревьев. Кукушка куковала, обещая долголетие, тепло, птенцов и предрекая весну.

Взгляд Анжелики тоже расцветал, согретый этими чудесами. Природа и жизнь вершили в ней свою таинственную работу. После бесконечной морозной зимы ее потрясала та могучая, вольная сила, что трепетала в зелени листвы и роскоши цветов. После страшного преступления, после ужаса, для которого нет слов на человеческом языке, ей был дарован этот цветок милости, круглый и белый, осиянный нездешним светом, который она прижимала к груди, — Онорина.

Черные вороны больше не кружились над Поляной фей. Можно было подумать, что смерть никогда не посещала эти места.

Аббат де Ледигьер! Брат Жан! Понадобилось два архангела, чтобы вытащить ее из адской пропасти ожесточения. Эти две чистые души заслонили в ее памяти зловещую фигуру другого священнослужителя — монаха Бешера.

Она задумалась о благости и мудрости Провидения, давшего ей дожить до этого часа.

На следующий день она прибыла в Майез, великолепное аббатство, построенное на острове, окруженном спокойными водами и ивами. Монахи вели дремотную, буколическую жизнь, ловили лягушек, удили угрей и были более привержены к праздности, нежели к трудам и молитвам. Здесь чтили традиции Рабле, который именно в этих стенах написал своего Гаргантюа. Ничто не напоминало того пламенного благочестия, что царило в Ниельской обители. Монахи побаивались протестантов, преобладавших здесь на побережье.

Королевские войска понемножку наводили порядок. По рекомендации Ниельского аббата — «слишком святого человека», как со вздохом говорил настоятель Майеза, — Анжелику приняли и дали провожатого до окрестностей Сабль-д-Олонн.

С Онориной на спине она теперь пробиралась по узкой песчаной дорожке среди зарослей карликовых дубов в орешника. Шел дождь, и в освеженном воздухе витал какой-то особенный аромат. Анжелика остановилась, чтобы сорвать несколько орешков для Онорины, и расколола их зубами. Омытый дождем бутон шиповника раскрылся у нее на ладони.

За густой стеной кустарника послышался мерный, глухой шум.

Цель близка!

Шум усиливался. Анжелика пробиралась вперед, торопливо раздвигая заросли, и наконец перед ней открылось море.

Не золотисто-голубое Средиземное море — перед ней лежал Океан, грозные пучины Атлантики.

Серый, синий, зеленый, он уходил к горизонту, полускрытому туманом. Анжелика увидела лиловатый песчаный берег, на котором серебром поблескивала сеть лужиц. Дальше шли квадратики солончаков, белые пятна соли, сейчас окрашенные в нежно-розовый цвет заката.

Слева стояла жалкая лачуга. В ней Анжелика должна была встретиться с Понсом-ле-Палю, одним из протестантских лже-солеваров, своим давним сторонником. Но Понс-ле-Палю был накануне захвачен в плен и казнен как бунтовщик. Последние уцелевшие соучастники прятались в жидких прибрежных лесах, живя грабежом. Анжелика обсудила с ними возможность переправиться в Бретань. Вероятно, там она могла бы скрываться довольно долго. Только бы избежать патрулей!

Прибрежное население оставалось верным королю, и даже те, кто прежде симпатизировал мятежникам, теперь не упускали случая доказать свою преданность властям, выдавая то одного, то другого. У побежденных не бывает союзников. Анжелике стало не по себе среди этих несчастных протестантов, видевших всю глубину ее поражения и нищеты. Ею владело одно стремление — уплыть. Она верила только морю, оно казалось ей надежным союзником.

На третий день прибежали истощенные люди в лохмотьях, крича, что через лес идет обоз купцов из Марана, везущих зерно и вина. Здесь уже несколько месяцев никто не видал этакой благодати. Обитатели лачуг бросились за оружием — рапирами, шпагами, палками. У них уже не осталось пороху для мушкетов.

— Не делайте этого, прошу вас! — умоляла Анжелика. — Нагрянет конная стража, они прочешут лес…

— Но ведь как-то надо жить, — проворчал главарь.

Сквозь негустой лес уже доносилось позванивание колокольчиков на мулах, скрип повозок. Потом раздались крики и звон оружия.

Анжелика не знала, к какому святому взывать о помощи. Надо было во что бы то ни стало помешать этим несчастным заняться грабежом, что неизбежно приведет к их убежищу солдат и таможенную охрану. Увы! Они знали ее слишком мало, и она совершенно не пользовалась у них влиянием Она даже не говорила на привычном для них местном наречье. Анжелика привязала Онорину к дереву и помчалась к месту битвы. Только бы удалось не допустить кровопролития и как-нибудь договориться с купцами!

Но купцы не растерялись. Они явно решили защищаться до последнего. У них были пистолеты, и они отстреливались, укрывшись за повозками.

Прячась за кустами, Анжелике удалось добраться до лже-солеваров:

— Отступите! — молила она. — Оставьте это!

— Теперь слишком поздно! — отрезал главарь. — Нам нужны их товары, а еще больше — их шкуры. Мы их заставим помалкивать…

Он прыгнул к одной из повозок — и рухнул, сраженный пистолетным выстрелом. Нападающих тотчас охватила паника. Сотня грабителей обратилась в беспорядочное бегство, а четыре купца, выскочив из своих укрытий, бросились преследовать убегавших. Действуя палками с силой, какой трудно было ожидать от мирных торговцев, они ломали грабителям руки и ноги, били по головам. Анжелика получила сильный удар по затылку. У нее потемнело в глазах, но она еще успела увидеть того, кто оглушил ее. То был, несомненно, протестант, весь в черном, довольно крепкий, с ясными глазами, право же, не злобными, но решительными. Он был похож на купца Сан-Оноре… В это мгновение на нее обрушился второй удар и она потеряла сознание.