Гордая американка - Жюльетта Бенцони

Александра нежно взяла тетю за руки и стала ее укачивать, как малое дитя:

– Я никогда не считала вас невыносимой… Я вас очень люблю!

– Знаю, малышка. Я всегда считала, что если мне когда-нибудь придется рассказать кому-то эту историю, то это будешь именно ты. Вспомни-ка: на «Лотарингии» я говорила тебе, что у меня есть кое-какие воспоминания, которыми я, быть может, когда-нибудь с тобой поделюсь. Видишь, так и получилось. Я, конечно, не могла себе представить, что это произойдет при столь плачевных обстоятельствах…

– Так что же случилось на сеансе?

– В такое трудно поверить, но эта впавшая в транс итальянка вдруг заговорила голосом Виргилио… Теперь я знаю, что он мертв, но, услышав, как он зовет меня прежним именем «Amitia mia» и говорит, что никогда не переставал меня любить, я чуть было не сошла с ума. Он говорил о нашей любви… о том первом утре в термах Тиберия… о ночах в Амальфи… Я не вынесла этого и сбежала, наверняка произведя грандиозный скандал.

– Простите… но ваш друг Риво ничего не предпринял?

– Как же! Он бросился за мной вдогонку и поймал у выхода. Я была сама не своя… Я крикнула ему в лицо, что Виргилио был моим возлюбленным и что я не хочу больше видеть его, Риво!

– О, да вы к нему сильно привязались!

– Да, должна сознаться, что это так. Он и впрямь очаровательный человек. Представляешь, он принимал меня за девицу! А теперь я, наверное, предстала в его глазах Мессалиной!

– Если я правильно помню наш разговор на «Лотарингии», то вы как раз говорили, что не похожи на Мессалину. Кстати, мне тоже хочется думать, что для такого сравнения нет оснований…

– Возможно, это было бы чересчур. Но я все равно окончательно утратила его уважение… а возможно, и твое, милочка.

– Отчего же, скажите на милость? Потому что, полюбив, вы уступили возлюбленному?

– Ах, где тебе понять меня!

Александра встала, налила себе коньяку, который опрокинула одним глотком, а потом вернулась к жертве спиритизма и присела с ней рядом.

– Тетя Эмити, – решительно произнесла она, – сейчас я расскажу вам, почему я дернула стоп-кран Средиземноморского экспресса. Вам предстоит узнать, что я находилась на волосок от того, чтобы повторить ваш опыт…

Следующим утром, всего-то в девять утра, миссис Каррингтон, уже одетая с иголочки, вышла прогуляться в гостиничный сад. Хотя они с тетей Эмити улеглись едва ли не на рассвете, она отменно выспалась. Не будучи уверенной в окончательном успехе, она все же сумела уговорить отчаявшуюся родственницу не уезжать первым же поездом. Она бы ни за что не позволила ей уехать одной, а ей, Александре, еще предстояло пробыть в Каннах несколько часов, чтобы переговорить с комиссаром Ланжевеном. Он проявил любезность, откликнувшись на ее зов, и было бы непростительной грубостью показать ему спину. Однако ей пришлось предупредить директора отеля об их намерении этим же вечером или самое позднее следующим утром съехать из номеров. Было бы жестоко заставлять бедняжку Эмити и дальше сидеть здесь, сгорая от стыда и отчаяния: ведь та твердо решила не покидать номер, пока экипаж, предоставленный гостиницей, не отвезет ее на вокзал.

Утренний воздух был синь, свеж, насыщен упоительными ароматами моря, и Александра с радостью дышала бы ими гораздо дольше, однако ее позвали дела. Посидев совсем немного у каменного фонтана, в котором сновали рыбки нежных расцветок, она с глубоким вздохом поднялась и твердым шагом направилась назад к отелю.

Из-за ствола тиса она увидела, как к ней спешит месье Риво. Вид его весьма ее удивил. Вместо традиционного утреннего костюма, в какой принято облачаться на Лазурном берегу по утрам, – пиджака и брюк из светлого тика, белого пикейного жилета, панамы и свободного галстука, на нем был черный фрак, отменного, впрочем, покроя, серые полосатые брюки, воротничок с загнутыми уголками, высокая шляпа – которую он снял, как только заметил даму, – и перчатки цвета свежевзбитого масла. Одним словом, он оделся так, словно подготовился к торжественной церемонии.

Обнаружив, как напряжен его взгляд, что указывало на беспокойную ночь, и как он взволнован, она приветствовала его улыбкой и словами:

– Вы угадываете мои мысли, сударь: я как раз собиралась вам звонить.

– Я счастлив, миссис Каррингтон! Однако прошу вас извинить меня за неудобство, которое может причинить вам столь ранний визит.

– Вы прощены.

– Благодарю вас! Понимаете, я опасался, что… приняв скоропалительное решение, вы уже покинули Кан. Как я был бы тогда несчастлив!

Вид у него и сейчас был далеко не жизнерадостный. Она видела только его реденькие бакенбарды, лицо же он отворачивал, однако Александра готова была поклясться, что заметила слезы у него на глазах. Не было сомнения, что славный господин нуждался в помощи.

– Если я в состоянии что-то для вас сделать, – начала она бодрым тоном, чтобы его обнадежить, – то можете без колебаний обращаться к мне. Простите за откровенность, но вид у вас потрясенный. Полагаю, в этом виноваты непредвиденные события вчерашнего вечера?

Идя наперекор требованиям протокола, он вынул из кармана платок и вытер им взмокший лоб.

– Вы просто представить себе не можете, до какой степени это было ужасно! Сначала нам пришлось пережить демонстрацию Ассоциации друзей свободной мысли, связанной с неведомо какой ложей материалистов, которая выразилась в непредвиденном падении одного финансового инспектора в оркестровую яму. Мы были вынуждены немало потрудиться, чтобы выгнать всю эту публику и восстановить тишину, без которой ни один медиум не сумеет впасть в транс. У бедной Эузапии дело что-то не клеилось. Никаких явлений, представляющих интерес, тем более материализации духов, если мне будет позволено так выразиться, не наблюдалось. Она ответила на несколько вопросов, после чего и… разразилась вся эта драма.

Он перевел дух и осведомился с величайшей робостью:

– Могу я спросить, как чувствует себя этим утром мисс Форбс?

– Понятия не имею. Пока она спит. Однако вчерашний вечер завершился ужасно. Она была без ума от стыда и твердила, что обесчещена.

– Обесчещена? Не пойму, каким образом…

– Вы мужчина, вам не дано этого понять. Она была потрясена напоминанием об этом, казалось бы, давно забытом, болезненном эпизоде. Помимо этого, она убеждена, что стала причиной дичайшего скандала. Она говорит, что теперь никогда не посмеет посмотреть в глаза вам и мадемуазель Матильде…

С необычайным проворством, словно у него внутри распрямилась пружина, Риво вскочил, натянул перчатки и с поклоном провозгласил:

– Миссис Каррингтон, коль скоро вся ваша семья представлена здесь в вашем лице, то я имею честь просить у вас руки мисс Форбс, вашей тетки…

От удивления Александра шлепнулась на лавочку, счастливым образом оказавшуюся в нужном месте.