Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев

Мы не можем судить о конкретных обстоятельствах появления действительно древнего, удельной эпохи, текста новгородского первоисточника Иоакимовской летописи. Как не вполне можем судить и о самом его подлинном содержании. Но критичность автора к новгородскому люду совершенно очевидна. Потому какие-то беспорядки, сопровождавшие крещение в Новгороде и не замеченные ни киевским, ни официальным местным летописанием, превращаются в грозное восстание, едва не стоившее первым христианам жизни. «Поносная» приговорка, сочиненная недоброжелателями Новгорода, увенчала этот своеобразный памфлет против сограждан, составленный явно в пику утвердившейся во владычных летописях концепции крещения. Когда в XIX и особенно в ХХ веке наступила пора новых переоценок, текст древнего полемиста вновь оказался востребован. Однако ему придали прямо противоположный смысл. «Иоаким» показывал свой город печальным исключением – некоторые историки Нового времени попытались превратить его интерпретацию событий в типичный для всей Руси пример.

Вслед за крещением Новгорода Владимир приступил к крещению и остальной Руси. Приближался сезон полюдья – вернее, «повоза», – 989/90 года. В земли отдельных племен как раз должны были отправиться княжеские посланцы. На этот раз их сопровождали прибывшие из Византии или поставленные Леоном из числа киевских христиан священники и диаконы. Князь приказал повсеместно, во всех градах Руси, разрушать языческие святилища и строить прямо на месте поверженных идолов христианские храмы. Пример этому уже был дан строительством церкви Святого Василия Кесарийского в Киеве.

Одновременно выстраивалась русская церковная иерархия. Искренних христиан на Руси было пока немного. Крещение захватывало и сельскую округу, но храмы, по небольшому числу духовенства, строились лишь во градах. Грады и становились центрами проповеди новой веры в окрестностях. В большинстве не слишком многолюдных русских градов пока хватало одного прихода, и епархий Владимир с Леоном основали немного.

Достоверно можно говорить только о четырех – Киевской митрополии, Новгородской архиепископии, Турово-Волынской и Ростовской епископиях. Таким образом, вся Русь делилась на четыре гигантские церковные провинции. Земли полян и древлян, центральные области Руси с Киевом, где жило наибольшее число христиан, подчинялись напрямую митрополиту Леону. Юго-запад – земли дреговичей, волынян и лендзян – входили в епархию подчиненного Киеву епископа Фомы. Его резиденцией стал Туров, стольный град дреговичей. Север – огромные земли кривичей и словен – вошли в подчинение архиепископа Иоакима Корсунянина. Такая обширная епархия вполне объясняет архиепископский титул и ему соответствует. При этом крайняя восточная окраина словенских земель, населенная финно-угорскими племенами вепсов и мери, составила особую Ростовскую епархию. На нее был поставлен прибывший с Леоном и Фомой грек Феодор.

Что до других епископий – Черниговской и даже особой Белгородской под Киевом, – то упоминания о них появляются только в поздних сводных летописях XVI века. Причем имена первых епископов – Никиты Белгородского и Неофита Черниговского – подозрительно напоминают имена их вполне исторических преемников, правивших епархиями в 70-х годах XI века и хорошо известных уже по Начальной летописи. Точно такая же история и с первым будто бы епископом основанного чуть позднее Владимира-Волынского – Стефаном. Но и в Чернигове, и во Владимире существовали местные синодики епископов. И в них первыми изначально стояли другие лица, не известные летописям. В Чернигове это Мартирий, во Владимире – Анитий.

О Владимире-Волынском речь пойдет далее. Что же касается Чернигова, то время учреждения здесь епархии и поставления на епископский престол Мартирия точно неизвестно. Хронологические расчеты позволяют, правда с известной натяжкой, отнести его еще ко времени Владимира. Это было бы довольно логично. Чернигов, центр пока самостоятельного княжества, через которое Владимир вернулся на Русь после Херсонеса и поддержку которого в деле крещения получил, должен был стать и миссионерским центром для земель восточных племен – северы, радимичей, вятичей. Язычество в этих землях, особенно на селе, держалось прочно и века спустя. Так что основание в Чернигове автономной епархии явилось бы разумным шагом.

В главные города других епархий вместе с епископами князь отправил и новых князей. Это были его старшие сыновья, приближавшиеся к двенадцатилетнему «отроческому» рубежу или уже его перешагнувшие. Так Владимир начал параллельно с крещением проводить и другую, лишь немногим менее значимую реформу. Русь превращалась из союза племен в государственное целое под управлением единой династии, в подлинную «империю Рюриковичей».

Владимира подтолкнуло к выделению уделов пришедшее из Новгорода известие о кончине Добрыни и освобождении новгородского стола. При всем уважении к воспитателю Владимир не стал передавать власть над городом в руки его сына, известного нам только под христианским именем – Коснятин (Константин). Вместо этого, по заведенной Игорем и близкой его собственному сердцу традиции, Владимир отправил в Новгород своего старшего сына и наследника Вышеслава.

Не ограничившись, однако, этим, он выделил еще три удела, заменившие прежние племенные «княжения». Достигший двенадцати лет Изяслав был переведен из Изяславля в Полоцк, получив, таким образом, материнское наследство. Его младший брат, Ярослав, которому двенадцать исполнялось в наступающем году, отправился вместе с Вышеславом далеко на север, только не в Новгород, а в Ростов. Наконец, ровесник Ярослава, «двуотчич» Святополк, получил от Владимира стол в Турове – желание держать воспитанника поближе, но и очевидное доверие к нему.

Владимир, конечно, понимал, что многим рискует, воссоздавая удельную систему и даже увеличивая число уделов. Но именно и только этот путь давал наконец возможность сплотить Русь под единой властью. Направление новых князей вместо былых независимых не столько ущемляло местную знать, сколько льстило ее самолюбию. Надо помнить, что из первых пожалований Новгород и Полоцк все равно подчинялись Киеву. Для местных «господ», «старцев» и их детей открывался путь в княжескую дружину, к превращению в придворных бояр Рюриковичей. С другой стороны, пребывание присланных из Киева дружин юных князей во главе с их кормильцами укрепляло подчинение племенных областей центру.

Но была, все равно была и явная опасность. Новое местное боярство отнюдь не отказывалось от своей неприязни или даже ненависти к Рюриковичам. Даже эту ненависть Владимир мог повернуть в свою пользу – в надежде на победу своего князя в борьбе за киевский стол местная знать еще больше стремилась в его дружину. Но великий князь не мог – и не смог – предотвратить самой этой борьбы, даже при своей жизни. Изяслав, при всей неприязни к отцу и к Киеву, и именно из-за этой неприязни, вполне удовлетворялся своим Полоцком. Но теперь появились и другие удельные князья, со своими поводами к недовольству.

Пока, однако, подраставшие княжичи казались надежной опорой отцу. И в деле крещения, и в деле подчинения Руси власти своей династии действительно ею стали. Новгород и Полоцк, напомним еще раз, уже лишились своих племенных княжений. Для Новгорода назначение князя из Киева новшеством не являлось, а для Полоцка стало возвращением толики былой независимости.