Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев

Монашеский путь, однако, предпочла не она одна. Теперь он открывался и перед русскими, алкавшими доли выше и труднее мирской. Предание, изложенное в Тверской летописи XV века, но восходящее к древней церковной легенде, рассказывает, что Владимир послал к Рогнеде со словами: «Я ведь отныне крещен, и принял веру и закон христианский. Подобает мне одну жену иметь, ту, которую взял в христианстве. Потому избери себе из вельмож моих, кого хочешь, и сочетаю тебя с ним». Юный Ярослав в это время находился в Предславине у матери, сидел рядом с ней и слушал речи отцовских посланцев.

Но бывшая полоцкая княжна вновь явила гордость. Правда, теперь совсем иного рода. Она приказала передать в ответ Владимиру: «Или ты один хочешь царствие земное и небесное воспринять, а мне с этим кратковременным и будущего дать не хочешь? Ведь ты же отступил от идольской прелести в усыновление Божье, – я же, побыв царицей, не хочу быть рабыней ни земного царя, ни князя, но хочу заневеститься Христу, и восприму ангельский образ».

Посланные удалились. Тогда Ярослав, одиннадцатилетний отрок, как повествует приукрашенная, конечно, легенда, вздохнул и со слезами воскликнул: «О мать моя, воистину ты царица царицам и госпожа госпожам, ибо захотела заменить славу нынешнего века будущей славой, и не захотела с высоты сходить вниз, – оттого блаженна ты в женах!» С этими словами он внезапно встал. От врожденного увечья осталась лишь легкая хромота, так что Ярослав продолжал слыть при дворе «хромцом». Как здесь не вспомнить о поставленном в Киеве в год крещения храме святого мученика Георгия, небесного покровителя Ярослава! Что касается Рогнеды, то она действительно приняла монашеский постриг. В монашестве бывшая княгиня носила имя Анастасия.

Примерно в том же 989 году, простившись с прежними женами, князь расстался и еще с одним членом своей семьи – с приемным сыном, норвежцем Олавом Трюггвасоном. Тот окончательно перенес свои действия в западные моря и покинул Русь. По одним данным, он еще возвращался однажды, перед вступлением на норвежский престол. По другим – не возвращался уже никогда, хотя поддерживал сношения с Владимиром и сохранял к нему теплые чувства. На фоне патетического рассказа Одда о роли Олава в крещении Руси его внезапный отъезд так и некрещеным сразу после крещения Владимира (а Одд говорит и об этом) представляется странным. Вся история в сопоставлении с нескандинавскими источниками наводит даже на нелепую с первого взгляда мысль: не был ли будущий креститель Норвегии, воинственный викинг, скептик по отношению к языческим богам и некрещеный приверженец единобожия, на самом деле среди сторонников принятия Русью ислама? Приводимые мусульманскими источниками мотивы симпатизировавших исламу русов ему были вполне близки. Крестился Олав только спустя четыре года, в 993 году, на островах Силли близ Ирландии, после того, как местный монах предсказал ему королевский трон.

Впрочем, отбытие Олава имеет и иное объяснение – и более прозаичное, и более возвышенное разом. После принятия новой веры Владимир разочаровался во всяких внешних, завоевательных войнах. По-иному смотрел он и на поддерживавшиеся им доселе викингские разбои. С одной стороны, при таких взглядах приемного отца Олав начинал чувствовать себя лишним. С другой – русские друзья уже давно побуждали Олава забрать наконец собственное королевство у узурпатора Хакона, самому стать из «морского конунга» строителем государства. Олав отправился на запад, но советам последовал не сразу. Первое время он пиратствовал у берегов христианской Англии, а в 991 году разбил англосаксов в печально воспетой ими битве при Мэлдоне.

Владимир же теперь подвел последнюю черту под языческой порою своей жизнью. Однако не под языческой порою жизни Руси. Он крестил Киев. Оставалось гораздо большее – крестить страну. И первой, главной целью являлся стольный град Русского Севера – Новгород.

Крещение Новгорода «огнем и мечом» давно стало хрестоматийным примером при изложении истории крещения русских земель. Ничего удивительного в этом нет – это единственный пример, который можно приводить в подтверждение концепции «насильственного крещения», ставшей общепринятой в отечественной науке советского периода. По сути, нет практически никаких материальных подтверждений (пожарища, бегство или гибель населения и т. д.) массового характера общественных катаклизмов, будто бы сопровождавших крещение. Даже языческие святилища на периферии Руси функционировали еще спустя столетия. Летописи сообщают о мятежах, поднимаемых приверженцами старой веры, и о репрессиях против них как о событиях исключительных и происходивших – что достойно замечания – уже в XI и последующих веках.

На базе основной массы источников, письменных и археологических, складывается ощущение мирного и где-то формального принятия крещения горожанами Руси. Оно происходило под несомненным воздействием верховной власти, но как будто не сопровождалось ни репрессиями, ни массовыми силовыми протестами. Следует помнить, что речь идет еще о таком обществе, где оружие, в общем, имелось в доме каждого свободного «мужа». Возможностей для массового мятежа было достаточно – но его не произошло. С другой стороны, у Владимира не было никакой физической возможности силой навязать «свою» веру всем подданным. Киевская дружина могла громить племенные ополчения поодиночке – но если бы крещение встретило отпор на местах, то отложились бы все. Значит, религиозное преображение Руси встретило поддержку большинства местной знати – то ли в силу авторитета великокняжеской власти, то ли в силу собственного скепсиса по отношению к прежней языческой вере.

Именно такую, мирную картину и рисует нам спустя всего одно поколение митрополит русский Иларион в своем «Слове о Законе и Благодати»: «Когда же свершилось, не оставил на этом благоверные подвиги, не в этом только явил сущую в нем любовь к Богу, но подвигнулся более, заповедав по всей земле креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа, и ясно и велегласно во всех городах славить Святую Троицу, и всем быть христианами, малым и великим, рабам и свободным, юным и старым, боярам и простым, богатым и убогим. И не было ни единого противящегося благочестивому его повелению, – если кто и не любовью, но страхом повелевшего крестились, поскольку благая вера его с властью сопрягалась. И в единое время вся земля наша восславила Христа со Отцом и со Святым Духом. Тогда начал мрак идольский от нас отходить, и заря благой веры явилась, тогда тьма служения бесам погибла, и слово евангельское нашу землю осияло. Капища разрушались, и церкви ставились, идолы сокрушались, и иконы святых являлись, бесы убегали, крестом грады освящались. Пастухи словесных овец Христовых, епископы встали пред святым алтарем, жертву неоскверненную вознося, попы и диаконы, и весь клирос украсили и достойно одели святые церкви. Апостольская труба и евангельский гром все грады огласил, фимиам Богу возносится, воздух освятился, монастыри на горах встали, черноризцы явились, мужи и жены, и малые, и великие, все люди, наполнив святые церкви, восславили, глаголя: “Един свят, един Господь Иисус Христос, во славу Богу Отцу, аминь! Христос победил, Христос одолел, Христос воцарился, Христос прославился! Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои! Боже наш, слава Тебе!”»