Несущие кони - Юкио Мисима

Кайдо Масуги владел землей площадью около двух гектаров в месте под названием Хондзава в Янагаве уезда Минамицуру бывшей провинции Кай, как раз там, где река Кацурагава, делая прямой угол, неслась дальше стремительным потоком, земля выступала над рекой, словно огромный балкон. За рисовыми полями расположились зал для фехтования, где могли остановиться на ночь не один десяток человек, и храм. Справа от висячего моста стояла маленькая хижина, отсюда, спустившись по ступеням, попадали в место очищения. На рисовых полях трудились воспитанники школы.

Кайдо Масуги был известен своим неприятием буддизма. Это было естественно, ведь он принадлежал к партии Ацутанэ, резкие нападки Ацутанэ на буддизм, его осуждение Сакья-муни Масуги Кайдо воспринял целиком и полностью и в том же виде передавал ученикам. Он считал глупостью то, что буддизм решительно не одобряет жизнь, следовательно, не может признать величайшего смысла смерти, то, что буддизм никогда не касался «духовной жизни», а значит, не постиг идею монархизма, которая была главным путем среди «сплетения» «жизней». Даже идея кармы для него была вредной, нигилистской философией.

«Основатель буддизма… его можно называть Сиддха, с самого начала был крайне неумен, более того, ушел в горы и всячески умерщвлял плоть; он не изобрел способа избавиться от трех бед — старости, болезни, смерти… его терпение подверглось сильному искушению; за несколько лет, живя в горах, он овладел искусством магии и с помощью нее стал Буддой, создал учение, по которому высшим царем является Будда. Основоположник буддизма из-за собственных заблуждений создал ересь, которая искажала его собственное учение, и стал грешником, испытывавшим тяжкие мучения».

«Еще до того, как учение Будды распространилось, раньше него к нам пришло учение Конфуция, а потом люди стали самоуверенны, слишком много говорили о карме, души ослабли, в конце концов это лжеучение всех привело в неистовство: появились люди, которые поверили в него, поэтому в делах далекого прошлого, когда так ценили предков-императоров, оракулов, эти люди стояли особняком и не внимали древнему богослужению; то же и в богослужении: к нему стало примешиваться буддийское…»

Эту богословскую доктрину Ацутанэ постоянно вдалбливали воспитанникам школы, поэтому по дороге Иинума объяснил Хонде, что при встрече с Кайдо не следует давать волю речам и превозносить буддизм.

Сам Кайдо оказался не величественным старцем с длинной седой бородой, как его, по отзывам, представлял себе Хонда, а обходительным беззубым старичком, только его глаза — поистине львиный взгляд — произвели на Хонду сильное впечатление. Когда Иинума представил Хонду как чиновника, в прошлом оказавшего ему услугу, пристально взглянув на Хонду, старик произнес:

— Похоже, ты видел многих людей. И все-таки твои глаза остались чистыми. Такое редко бывает, поэтому, хоть ты и молод, Иинума тебя так уважает. — Это прозвучало как комплимент. И сразу же без перехода старичок принялся поносить Будду:

— Для первой встречи это, может, и неожиданно прозвучит, но, скажу я вам, и плут же этот Сакья-муни. Меня злит, что именно он изгнал из сердец наших соотечественников дух древней страны, высокие стремления. Разве не буддизм отрицает дух Ямато, дух как таковой?

Иинума вдруг поднялся и вышел на обряд очищения, поэтому во всем зале остались только Кайдо и Хонда. Хонда на некоторое время стал единственным учеником, слушавшим эту лекцию.

Наконец после обряда очищения вернулся в сопровождении лучшего ученика Кайдо и Иинума: Хонда решил, что теперь он спасен.

— Поистине, прозрачная вода смывает телесную грязь. Спасибо. Я еще хотел бы встретиться с сыном, где он? — сказал Иинума, и Кайдо послал ученика позвать Исао. Хонда почувствовал воодушевление — сейчас появится Исао в такой же, как у отца, белой одежде.

Но Исао все не приходил. Ученик снова опустился на колени у порога:

— Я только что спрашивал: Исао возмутили ваши замечания, он взял из домика привратника охотничье ружье и сказал, что идет подстрелить кого-нибудь — хоть собаку или кошку.

— Как?! После очищения и кровь диких животных? Так нельзя, — Кайдо поднялся, его львиные глаза смотрели грозно.

— Собери-ка всю их компанию — научное общество. Скажи, чтобы каждый взял священную ветвь, и пусть идут навстречу Исао. Он осквернит территорию нашего храма, поступая как бог Сусаноо.

Иинума как-то обмяк, он был в сильном замешательстве, Хонде же, смотревшему на все со стороны, это казалось чрезвычайно странным.

— Так что же сын натворил? За что вы его ругали?

— Успокойтесь, он не сделал ничего плохого. Просто в этом ребенке слишком силен мятежный дух. Я только заметил ему, что если он не научится смирять дух, то пойдет неверным путем. Этого ребенка часто посещает буйный бог. Мальчикам это нравится, но с вашим сыном подобное происходит слишком часто. Когда я его увещевал, он послушно все выслушал, но потом наверняка взыграл мятежный дух.

— Я тоже пойду с ветвью, чтобы очистить его.

— Хорошо. Идите скорее, пока он не осквернился.

Хонда, слушая разговор, впервые ощутил тревожную атмосферу этого места: рассудок поднял голову и внезапно был атакован несказанной глупостью. Эти люди не видели тела, они смотрели только на душу. На самом деле случай был банальный: независимый юноша, которому сделали выговор, возмутился, но эти люди смотрели на случившееся как на движение мировой, страшной силы духа.

Хонда ругал себя за то, что приехал сюда, поддавшись странным, родственным чувствам в отношении Исао, но сейчас у него на глазах действиям Исао угрожала неведомая опасность, и Хонда был обязан остановить ее.

На улице в напряженном ожидании толпилось человек двадцать молодых людей в белых рубахах и белых штанах, каждый со священной ветвью. Иинума, держа в руке ветку, тронулся с места, и все двинулись за ним. Хонда — единственный среди всех был в пиджаке, он шел прямо позади Иинумы.

Им владело необъяснимое чувство. Это было как-то связано с далекими воспоминаниями, но Хонде прежде вроде бы не приходилось бывать в таком окружении.

Но, коснувшись первого камня в земле, звякнула мотыга, которой он стремился извлечь на свет что-то очень важное. Звук отозвался в голове и, будто видение, исчез. Впечатление было мгновенным.

Что же это?

Тело изящно обвивала чудесная золотая нить, она касалась на своем пути кончиков иголочек-чувств.

Сначала она только касается, но еще немного, и скользнет в ушко — тогда ее не удалишь из тела. Нить прошла рядом с отверстием, будто не решилась расцветить вышивкой пока еще белое поле, на которое нанесен слабый рисунок. Ее тянули чьи-то большие, но деликатные и очень гибкие пальцы.

Дело было в конце октября, часа в три пополудни, когда солнце уже клонилось к горам, небо покрывали крапинки облаков, и свет оттуда, будто туманом, заволакивал окружавший пейзаж.

Люди, шедшие с Иинумой, в молчании по очереди преодолели старый висячий мост. С северной стороны был глубокий омут, а с южной Хонда увидел под ногами гальку на мелководье, рядом находилось место очищения. Пришедший в ветхость мост висел как раз на границе между глубоким и мелким местами.