Спящая красавица - Дмитрий Бортников

А когда совсем стало черно, она будто решилась. Что-то кончилось. Она, вздохнув, уже хотела встать, уже опиралась руками в колени, как вдруг я сказал: «Все... Завтра его отвезем... В больницу. В ту больницу... »

Она заплакала, но ненадолго. Все, что должно было сказаться, было сказано. И это были слезы облегченья. В ее глазах мелькнула благодарность. Благодарность и... страх! Она меня боялась! Игорь нас объединил на одну секунду! И теперь, после всего, ужас вошел в нее! Я видел: еще секунда, и она опустится на колени... Она встанет передо мной на колени... Обнимет мои ноги...

У нее затряслась голова, мелко-мелко, как будто ей стало холодно. Она плакала без слез.

Что это было?.. Она подняла глаза, большие, полные страха... Полные страха за меня! Она меня оплакивала... Она видела мою жизнь. Она видела, что я с собой делаю...

Мы завязали в тот вечер узел, который мне предстоит развязывать уже одному.

Я снова поднялся на печь. Он лежал так же, с открытыми глазами. Я подполз к его голове и смочил из стакана глину. Немного. Совсем чуть-чуть. У меня руки уже не тряслись. Только вот его лицо... Я никак не мог на него смотреть. Глина вышла сама. Помню это. Так легко вышла... И тут я услышал вздох. Его вздох... Я застыл на месте. Черт! Будто я мог бы его разбудить... Потом ничего. Тишина. Это был один- единственный вздох. Может быть, это был вздох облегченья? Наверное... Да... Такой вздох... Когда самое страшное позади.

Мы наняли телегу — доехать до станции. Там должен ждать грузовик. Мать договорилась, что нас довезут до больницы. Я не знаю... Не знаю, что она сказала шоферу. Не знаю... Не могу ничего придумать. Хотя, наверное, все было просто. Словами. Она ему сказала словами, что сын болеет. И надо в больницу. Наверное, так все и было. Словами... Голосом. Я старался не думать об этом. О тех словах, которые она скажет шоферу. Слова... Как она открывает рот... И тот кивает. Да. Он кивнет и подойдет к телеге. Поможет... Мы поднимем Игоря в кузов. Слова... Что они могут сделать...

Так все и вышло. Мы все сделали сами. Кто бы нас повез из деревенских? Никто. Никто. Мы выехали еще ночью. И дождь... Ну, для этого у нас было все. Я накрыл его брезентом от отцовской лодки. Сначала оставил лицо, а потом смотрю — нет, не пойдет так. И накрыл его. Лицо.

Он был мелкий, дождь, как пелена, как туман. Все шло хорошо. Все было быстро и легко. Все шло хорошо. Прекрасно. Этот дождь... Он нас спрятал. Мы с матерью даже в телеге не разглядели бы друг друга. Но это было хорошо. Все было хорошо! Как мы задумали. Ничего непредвиденного! Даже когда мы его переодевали! На печке, там, с ней вдвоем! Толкались, мешали друг другу! А потом ничего. Нормально... Он сам нам старался помогать. Как мог. Сгибал ноги и вытягивал их. Мы на него надели отцовские брюки. Подвернули штанины. Даже ремень, да, ремень вставили и сменили носки. Только вот одно... Один момент. Мать ничего не видела без света. Она никак не могла попасть его рукой в свитер! В рукав. Но свет мы не включили. До самого конца. Так и не включили. И все прошло молча. Хорошо и молча. Как мы дышали — я и то не слышал...

Шофер посмотрел на нас и пошел к кузову. Сразу. Наверное, он привык возить на похоронах. Гробы. Пошел опускать борта. А потом хватился, смеется, и вернулся в кабину. Мать хотела пойти со мной в кузов, но я сказал ей, чтоб шла в кабину. Она все не шла и не шла. Топталась около нас, когда мы с шофером перетаскивали Игоря. Она будто хотела еще побыть с ним. Не знаю... Все так медленно. Все было так медленно. Наверное, еще бы немного, и она все бы сломала. Она была уже на грани. Еще бы чуть-чуть...

Шофер ей сам сказал, чтоб шла в кабину. Этот посторонний голос, приказ чужого человека дал ей сил войти в кабину. Подняться на подножку, потом еще и все. Закрыть дверь. Шофер крикнул, чтоб она сильнее хлопнула.

И в тот момент, когда мы остались в кузове втроем, дождь полил как из ведра. И вот тут. Мне до смерти стало страшно, что шофер сейчас уйдет к себе в кабину, а я останусь здесь. Здесь. Здесь. С ним. Мне так не хотелось, чтобы он уходил... Я чуть не схватил его за рукав! Что я мог сказать?! Что?.. Мне хотелось одного. Исчезнуть, да, прямо отсюда, и чтобы потом никто меня не вспомнил. Чтобы все забыли... Все... Как и не было меня... И еще. Я хотел, чтобы этот шофер стал вместо меня. Пусть он станет мной. Сыном моей матери... Она ждала его сейчас в кабине... В сухой кабине. Ждала, ничего не подозревая. Просто ждала, когда он сядет... И они бы сделали все, что надо. Все, что они хотят. Без меня. Сами. Все как им надо. Это ведь была не моя жизнь?! Нет? Не моя... Я занял чужое место! А теперь все... Теперь без меня...

Я чуть не схватил его! Физически — не знаю, кто из нас был сильнее. Но моя взвинченность! Она меня чуть не подбросила к нему! Я бы мог его повалить! Схватить и повалить на эти доски! Сжать в объятьях. Сдавить сильно-сильно... Слиться с ним. Уйти в него. Сбежать отсюда. Из этого кузова... Рядом с Игорем! Мой ужас... Он сделал меня непобедимым... Я бы одолел его. Точно. Я это знаю. Я бы вошел в него. Исчез бы в нем... И при этом я не двинулся с места. Что я с ним мог сделать? Что?! И в эту секунду я возненавидел его. Беспомощно и дико. А он? Ничего. Он поднял глаза свои, там, под капюшоном... Но в моих, наверное, еще плескались страх и любовь. На самом донышке... Так он на меня посмотрел. С жалостью. Да. Пожалел меня. И, отвернувшись, спрыгнул на землю. И все. Все...

***

Я вернулся домой. Этим все кончается? Обычно так? Ну уж нет. Этим все только начинается. Дело в том, что у меня были каникулы. Понимаете? Я заслужил каникулы! Что я привез? Ничего кроме каникул! Полные карманы каникул! И не только! Нет! Рюкзак каникул! Полновесные настоящие каникулы! Я даже пел по дороге! Не вру. Нет. Серьезно...

Потом я залез на чердак. Какая тут была чистота! Все было чистенько! Так пусто и торжественно, как в гробу! Единственное — щель! Она стала больше, шире. Только эта щелка осталась от прежней жизни. И как только ее никто не заделал?! Как только она укрылась от дяди?! Ха-ха! Она выжила.

Он ее принял за окошко! Наверное...

Ненавистная аккуратная чистота, наведенная дядей! Эта его проклятая практичность! Его отвратительная привычка не сидеть сложа руки! Только делать, только перебирать что-нибудь! Даже если это пыль! Ну и что?! Действовать! Складывать горелые спички! Головка к головке! Три раза перегибать газету, чтоб подтереть задницу! Три и не больше! А если меньше, сердце болит! Весь день потом ходит как с грязной жопой! Сам не свой! Да! Теребить что-то! Если б он мог и во сне что-то делать! Ха! Ему дай волю, он бы запретил смотреть сны «просто так»! Бесплатно?! Сны? Еще чего?! Только по билетам! И только через его руки!

А носовые платки?! Я о них не сказал! Он был ими одержим! Серьезно! Одноразовые платки? Стоило им только появиться — дядя уже впал в экстаз: «Нет! Нет и еще раз нет!.. — Он даже не брал их в руки! Он им не верил. — Я им не верю!.. Клочки бумаги!.. То ли дело нормальные платки! Постираешь! Потом выгладишь! Пока влажные. Именно пока влажные! Ни раньше, ни позже! В этом вся соль!.. Когда высохнут — уже не то! Уже совсем не то! Не прогладишь! Нет! Будто в них уже сморкались! Как надо? Да просто! Гладишь и сворачиваешь... Гладишь и сворачиваешь! И все! С одной стороны, с другой. А потом еще раз. В конце! Свернул и еще раз! Именно так. Вот это — я понимаю! Это — да! Это — дело... Не то что эти клочки... Никакого уважения к носу! Только кожу сдирать! Мозоли набивать на носу! И все! Смех один... Пусть негры туда сморкаются!»