Право на репрессии - Олег Мозохин

Эйхе под пытками вынуждали подписывать заранее составленные следователями протоколы допросов, в которых возводились обвинения в антисоветской деятельности против него самого и ряда видных партийных и советских работников.

1 октября 1939 г. Эйхе обратился с заявлением на имя И. В. Сталина, в котором категорически отрицал вину и просил разобраться с его делом. В заявлении он писал: «Нет более горькой муки, как сидеть в тюрьме при строе, за который всегда боролся». Сохранилось подлинное заявление Эйхе, посланное им И. В. Сталину 27 октября 1939 г.:

«25 октября с. г. мне объявили об окончании следствия по делу и дали возможность ознакомиться со следственным материалом. Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хотя бы одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершил ни одного из инкриминируемых мне преступлений и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда в жизни не говорил ни полслова неправды и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело — это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности...

Имеющиеся в следственном моем деле обличающие меня показания не только нелепые, но содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации, проведенными по моему предложению.

Наиболее ярко это видно из показаний о моем якобы вредительстве в колхозном строительстве, выразившемся в том, что я пропагандировал на краевых конференциях и пленумах крайкома ВКП(б) создание колхозов-гигантов. Все эти выступления мои стенографировали, и [они] опубликованы, но в обвинении не приводится ни один конкретный факт и ни одна цитата, и это никто никогда доказать не может, так как за все время своей работы в Сибири я решительно и беспощадно проводил линию партии. Колхозы в Западной Сибири были крепкими и по сравнению с другими зерновыми районами Союза лучшими колхозами...

...Ушакову, который тогда вел мое дело, нужно было показать, что выбитые из меня ложные признания перекрываются показаниями в Сибири, и мои показания по телефону передавались в Новосибирск.

С откровенным цинизмом это делалось, и при мне лейтенант Прокофьев заказывал телефон с Новосибирском.

Теперь я перехожу к самой позорной странице своей жизни и к моей действительно тяжкой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в контрреволюционной деятельности...

Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применяли ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники, и причинял мне невыносимую боль...

...Дал я эти ложные показания, когда следователь меня 16 часов допрашивал, довел до потери сознания и когда он поставил ультимативно вопрос, что выбирай между двумя ручками (пером и ручкой резиновой плетки), я, считая, что в новую тюрьму меня привезли для расстрела, снова проявил величайшее малодушие и дал клеветнические показания. Мне тогда было все равно, какое на себя принять преступление, лишь бы скорее расстреляли, а подвергаться снова избиениям... мне не было сил...

...Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности и из-за моего малодушия и преступной клеветы. Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня. Моей мечтой было и остается желание умереть за партию, за Вас».

1 февраля 1940 г. Эйхе был предан суду. В суде Эйхе виновным себя не признал и, как это записано в протоколе, заявил: «Во всех якобы моих показаниях нет ни одной названной мною буквы, за исключением подписей внизу протоколов, которые подписаны вынужденно. Показания даны под давлением следователя, который с самого начала моего ареста начал меня избивать. После этого я и начал писать всякую чушь. Кроме того, следователи использовали мое болезненное состояние (перелом спины) и играли на ней, как на клавишах. Это невыносимая пытка, которую я не выдержал. Главное для меня — это сказать суду, партии и Сталину о том, что я не виновен. Никогда участником заговора не был. Я умру так же с верой в правильность политики партии, как верил в нее на протяжении всей своей работы».

Военная коллегия Верховного суда СССР (в составе Ульриха, Климина и Суслина) выслушала заявление Эйхе и приговорила его к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение спустя два дня — 4 февраля 1940 г. В настоящее время Эйхе реабилитирован.

Следует отметить, что И. В. Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допросов арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов.

С разрешения партийных инстанций арестованных избивали и вымогали у них показания на других лиц. На основании этих показаний без какой-либо их проверки производили новые массовые аресты.

Человек 100-150 сгоняли в одну комнату, всех ставили лицом к стене и по нескольку дней не разрешали садиться и спать, до тех пор пока арестованные не давали показаний. В комнате устанавливали стол с письменными принадлежностями. Желающие давать показания писали сами, после чего им разрешалось спать.

Среди следователей шло соревнование, кто больше «расколет». Считалось позорным, если у следователя нет ни одного признания за день. На то, каким способом это достигается, закрывали глаза. Так, сотрудник Витебского городского отдела НКВД Коновалов вызывал арестованных и под предлогом сличения подписи арестованного с его подписью в паспорте отбирал у них подписи, сделанные на чистом листе бумаги, а затем вписывал туда показания, какие сам находил нужными.

Непосредственными участниками применения мер физического воздействия к арестованным стали и многие члены партии, не имеющие никакого отношения к работе органов НКВД. В период массовых операций, когда скопилось много арестованных, в ряде организаций НКВД, особенно в городских и районных аппаратах, одни оперативные сотрудники физически были не в состоянии заполнить даже только анкеты арестованных. Им на помощь привлекались работники вспомогательных аппаратов и по согласованию с партийными органами мобилизованы многие члены партии из других ведомств. Эти прикомандированные участвовали в незаконных арестах, дежурили у арестованных, поставленных в «стойку», а подчас и принимали участие в избиениях.

Отмечалось много примеров, когда сотрудники органов безопасности возмущались незаконностью таких действий, и тогда они сами попадали в тюрьму. Н. И. Ежов в своей последней речи на суде заявил, что им были арестованы 14 тысяч чекистов. Большинство из них были приговорены к расстрелу, причем эта мера наказания была предварительно согласована с И. В. Сталиным. Для согласования представлялся список фамилий без указания существа «имеющихся» материалов.