Снег в Венеции - Николас Ремин

Целый год падре Аббондио боролся за то, чтобы процесс возобновили, но тщетно. Главная причина была в том, что сержант, основной свидетель обвинения, через шесть месяцев после окончания процесса был убит. Его нашли с перерезанным горлом у одной из тратторий в Падуе. На обложке дела, заведенного 16 июня 1852 года, была сделана пометка о том, что убийца сержанта не найден.

Во второй группе материалов, привезенных графом Кенигсэггом, были документы о дисциплинарном расследовании против того офицера, который в сентябре 1849 года командовал солдатами, обыскивавшими подворье. И хотя расследовался всего-навсего случай служебного несоответствия, материалов поднято было предостаточно. Тот, кто все эти документы собрал и подгнил, явно был не согласен с исходом дисциплинарного расследования.

В январе 1851 года в бельевой комнате одной из венских гостиниц был обнаружен труп проститутки. Полиция опросила всех проживавших в отеле гостей. Все они были лояльны по отношению к чинам полиции, кроме одного офицера, обозвавшего – при свидетелях – полицейского следователя «хреном собачьим». Было решено, что это крепкое выражение свидетельствует скорее в пользу офицера, возмущенного несправедливыми подозрениями. Однако суд счел, что выходка заслуживает наказания, отсюда и порицание в личном деле. Убийцу проститутки не нашли. На теле ее были следы укусов, на запястьях – кровоподтеки.

«По сути дела, – думала Елизавета, – тут все сходится, как дважды два кровоподтеки на запястьях, следы на шее, укусы на теле. В Гамбараре, в Вене и на «Эрцгерцоге Зигмунде». Словно повторяющийся узор в орнаменте… Похоже, убийца один и тот же. И всякий раз появляется Перген, чтобы как-то повлиять на ход расследования».

Елизавета позвонила в серебряный колокольчик. Появилась Вастль. Елизавета встретила ее улыбкой.

– Передай Кёнигсэггам, что я к десяти жду их для разговора в моем салоне. И принеси мне горячего кофе.

Елизавета знала, что предложение, которое она сделает Кёнигсэггам, особого восторга у них не вызовет – хотя бы из-за необходимых для этого приготовлений. Но именно эти приготовления заранее радовали ее.

Он увидел в зеркале, как кошка спрыгнула со стула, на котором спала, выгнула спинку, потянулась, зевнула.

Ей было не больше полугода. Белогрудая, с черной спинкой, она как будто носила фрак. Сейчас она принялась катать по террасе бильярдный шар, и всякий раз, когда шар ударялся о стену, кошка утыкалась в нее то головой, то боком, потому что не могла затормозить – коготки скользили по паркету.

Он приподнял маску, потому что не мог не рассмеяться при виде того, как кошка постоянно жалобно мяукает, безнадежно пытаясь схватить шар. Неделю назад она вбежала в его дом, когда он открыл дверь. Он заметил ее не сразу, а лишь переступив порог. Кошка потерлась боком о его ногу› подняла глаза и мяукнула. Он хотел отшвырнуть ее ногой, но почему-то удержался. В тот же миг зазвонили церковные колокола и напомнили ему, что кошка – тварь Божья.

Дважды в день он ставил на верхнюю ступеньку лестницы блюдце с остатками пищи и другое – со свежей водой. Он понятия не имел, чем занимается кошка, когда его нет дома. Но стоило ему прийти домой, как она оказывалась рядом и преданно сопровождала его до самой столовой.

Он стоял перед зеркалом в тонкой изящной раме из позолоченных цветов. Зеркало было старое, и отражение в нем выходило немного тусклым, размытым. Человека, который привык к четким деталям и подробностям, это наверняка вывело бы из себя. С другой стороны, он не ожидал, что у Тронов ему предстоит попасть в ярко освещенные светлые комнаты. Он не сомневался, что современных керосиновых ламп там не будет, а будут гореть свечи – в бальном зале и соседних с ним салонах, а также в вестибюле. Иное освещение хозяева сочли бы безвкусицей. «Да, у Тронов денег сейчас нет, – подумал он, – но в чувстве стиля им не откажешь».

Он отступил на шаг и отразился в зеркале во весь рост: стройный мужчина высокого роста в костюме XVIII века, с маской, скрывавшей все лицо. Он снял с головы свою треуголку, несколько раз поклонился, не сгибая колен, и улыбнулся, но маска скрыла улыбку.

Сегодня днем он пообедал рано, затем наведался в магазин, где давали напрокат верхнее платье. На площади Бартоломео он наконец нашел что искал: серо-зеленый шелковый наряд, состоявший из трех предметов – жилета, сюртука и панталон по колено. Наряд был далеко не нов, цвета успели поблекнуть но именно такой он и искал. Пару башмаков с пряжками и шелковые чулки он купил на улице Фреццерия. Башмаки чуть-чуть жали, но их серый цвет прекрасно сочетался с тонами сюртука и панталон. Теперь в его туалете не было ничего бросавшегося в глаза.

То, что он задумал, было предприятием рискованным. Он должен быть уверен в том, что с технической стороны все пройдет четко – попросту говоря, в том, что он не запачкается в крови. Чем быстрее все произойдет, тем лучше. Приходилось учитывать и то, что кто-нибудь может появиться совершенно неожиданно. Но выбора у него не было.

Сегодня он встретил полковника Брука (удивительно все же, что после стольких лет еще довольно часто встречаешь старых однополчан), и тот рассказал, что кто-то затребовал из Вероны его личное дело. Из Центрального архива. Брук терялся в догадках, кому и зачем потребовалось его личное дело. Но для него самого все более или менее ясно.

«По сути дела, – размышлял он, – нет ничего удивительного в том, что комиссарио вышел на верный след; все это было лишь вопросом времени. Так что придется сегодня вечером вывести его из игры: увы, но ничего не попишешь».

К сожалению, угроза исходила не только от Трона. С тех пор как Перген стал гоняться за документами надворного советника, он тоже мог принести немало вреда.

То, что он не слишком хорошо ориентируется в палаццо Тронов, невелика беда. У него достаточно времени, чтобы в течение вечера во всем разобраться.

Он отошел от зеркала, пересек комнату по диагонали и сел за стол перед самым окном.

На столе, завернутый в зеленую плотную ткань, лежал нож с рукояткой из слоновой кости. Рядом футляр, тоже из слоновой кости. Для такого острого ножа нужен был только такой футляр.

А рядом с ножом лежал точильный камень, красный оселок с металлической сердцевиной, тончайший порошок пемзы и мохнатая тряпка, вроде тех, какими пользуются геологи, натирая до блеска свои образцы; и, наконец, кусок конской шкуры, чтобы окончательно выправить лезвие, не затупив его при этом.

Он надел коричневые перчатки из оленьей кожи. Когда-то она была тонкой и удивительно мягкой, но при этом на редкость прочной: типичный продукт мозгового красителя. Кожевенники из маленькой мастерской в Бриксене были совершенно уверены в том, что каждое животное имеет ровно столько мозговой субстанции, сколько ее нужно для дубления собственной кожи. Он не мог судить с уверенностью о справедливости этого суждения, но ему доставляла удовольствие сама мысль о том, что в результате такого интенсивного воздействия мозговой массы на кожу в перчатках возникает некий отпечаток разума Он наденет перчатки сегодня вечером, прежде чем выхватить нож из ножен. Этот нож станет продолжением его руки, и она передаст его движению всю силу и точность. Само ощущение того как оленья кожа плотно облегает лезвие, было ни с чем не сравнимо.