Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

– А про анафему расскажите? Правда это? Было?

– А как же, мил человек! Десять лет назад архимандрид Арсений Ростовский совершил великий обряд предания анафеме похитителям церковного имущества. И обряд этот душой приняло все духовенство России.

Знай отец Макарий, что в одном из писем к Вольтеру Екатерина назвала себя главой православной церкви, рассказчик еще более бы воспалился, но Господь сохранил его от этого знания.

– Закон о секуляризации земель наших, есть чистая гордыня и богохульство! Мы должны чтить заветы, оставленные нам великими деятелями церковными. Иосиф Волоцкий победил в борьбе с нестяжателями, наивными проповедниками, которые считали, что, кроме деревянного, кое-как обустроенного храма и молитвы, ничего не надо. Нет! Творить добро бедным и убогим не под силу. Только сильная и богатая церковь может помочь государству в его истинном величии! А государыня-матушка, блудница вавилонская, решила у церкви последнее отнять. Арсений громогласно оповестил и вознес молитву к небу, чтоб отвратить расхитителей от их пагубного действа, а если воспротивятся они воле Божьей, то пусть сама память о них погибнет, а сами они будут вычеркнуты из книги живых.

Наумов слушал и восхищался. Ай да поп! И ведь не боится ничего. А что ему бояться, если он уже одной ногой в могиле? Нет, здесь я, пожалуй, не прав. Телеса ветхие, но дух молодой, крепкий, он любому из нас сто очков вперед даст. Дождавшись малой паузы в страстных речах, Наумов и произнес слово «заговор». Отец Макарий вначале не понял, продолжал ругать недругов церковных.

– Петр Романов – главный наш обидчик. Еще в 1715 году издал царь указ, чтоб на убылые места в монастырях принимали только увечных солдат, раскольников и душевно больных преступников. Вот сумасшедшие и намолили России.

– Мы и хотим вернуть церкви былую славу. Екатерину в монастырь, а на престол Павла Петровича, – опять вставился Наумов.

Только здесь до отца Макария дошел истинный смысл речей капитана, он надолго задумался, а потом, когда Наумов стал подробно излагать свою программу, не перебил его ни единым вопросом. Когда Наумовские призывы иссякли, священник встал:

– Час поздний, почивать пора. Тебя, Андрей Иванович, проводят в келейку, спи спокойно, а утром я дам ответ.

Утром, после заутрени отец Макарий ответствовал:

– Екатерина II архимандрита Арсения бешенным назвала, а он есть возвестник правды. Я хоть и старее его годами, но есть верный ученик архимандрита. Сделаю, о чем просишь. Сделаю сие во славу Божию. Во спасение душ человеческих и всей церкви созидание. Кто-то должен исполнить на Руси заветы святого старца Иосифа Волоцкого. Видно Господь решил, что сей крест мне по силам.

Наумов со слезами на глазах упал перед старцем на колени:

– Благослови, отче…

18

Душа капитана Наумова жаждала поступка и подвига. После поездки к отцу Макарию он шкурой ощутил, что партия, которую они сколотили, есть партия бездельников. Заговорщики говорят высокие слова, воспаляют себя, дают пустые клятвы, клятвы сии подкрепляют масонскими знаками, а на деле топчутся в одном и том же непроветриваемом помещение, и только гулкое эхо их речей создает видимость деятельности. Надо действовать наконец. И действовать немедленно!

По возвращении в Петербург Наумов первым делом рассказал о предложении Шлоса Вернову. Бакунин упреждал, что не надо посвящать в эту тайну никого лишнего. Но, во-первых, Грин никогда лишним быть не может, а во-вторых, и это главное, как он сам будет изъясняться с немцем, если не знает его тарабарского языка? Дело-то деликатное. Вдвоем с поручиком они сочинили письмо к Шлосу, назначив ему тайную встречу на Мойке у Полицейского моста.

Посыльный, мальчишка из полковой швальни (портновской мастерской), божился, что отдал письмо прямо адресату в руки. Однако Шлос ответа не написал и в условленное место не явился. Тогда Наумов, опять-таки в сопровождении Вернова, поехал к немцу домой, но не застал его. Соседа Озерова тоже не было на месте, видно, трапезничал где-нибудь в узком масонском кругу. Все это уже сильно раздражало Наумова. Что за чертовы игры играет с ним судьба?

А через день случай свел его с Бакуниным для приватного разговора. Намечалось принятие нового члена, профана, как говорили в масонском кругу, а Бакунин был его поручителем. Обряду посвящения предшествовала сложная процедура. По заведенному порядку поручитель опускал письменную просьбу в кружку-предлагательницу. Затем это заявление в присутствии братьев прочитывал секретарь и выставлял имя профана в зале ложи на всеобщее осмотрение. «Осматривать» должно было две недели, в течение которых братья-каменщики собирали сведения о характере и нравственности принимаемого. Узнавали, каков он в быту и вообще как там у него с добродетелью, не погряз ли сей профан в какой-нибудь пагубной склонности, которая требует предварительного очищения.

Далее следовало голосование. Обычно на голосовании присутствовали рекомендатель, а также высшие чины братства, но не возбранялось и присутствие рядовых братьев, буде случиться им находиться рядом.

Наумов явился в ложу, когда голосование было в полном разгаре. Он и заглянул туда случайно, просто Гриньку искал, а угодил в самую гущу спора. Один из голосующих кинул черный шар и теперь решался вопрос, может ли мастер стула его «обелить» или вина профана столь велика, что ему должно отказать в приеме в орден. Голосующие еще пытались соблюсти подобающую случаю торжественность, но вид при этом имели взъерошенный. Видно, спор задел братьев за живое, потому с языка символов они перешли на обычный бытовой язык.

– Да, Мусин мой родственник, – с трудом скрывая раздражение говорил Бакунин. – Я не вижу в этом ничего предосудительного. Да и родственник-то дальний. Я даже не могу толком объяснить наше родство. Троюродный брат двоюродной тети. Да и при чем здесь это?

– Нам надобно знать, порядочный ли он человек. Пока в нашей ложе не наблюдалось участие полицейских чинов, – возражал ритор.

– Но профан Мусин давно перевелся в армейскую пехоту. Да, он начинал свою военную карьеру в полицейской команде. Подпоручиком, да… приехал из-под Воронежа, связей никаких.

– Что ж вы не помогли ему с вашими связями-то? – ехидно заметил секретарь.

– Да мы тогда и знакомы не были. Между прочим, полицейские тоже люди. И могут служить общему делу! – оправдывался Бакунин.

Но его уже никто не слушал.

– Господа, я точно знаю, что мы все время находимся под негласным надзором полиции.

– Вне всяких сомнений!. Я прямо чувствую, как они мне в затылок дышут.

– Сможем ли мы доверять Мусину полностью, если он вступит в наши ряды?

– Труден пусть добродетели, – негромко приговаривал мастер стула. – Наша прямая обязанность содействовать исправлению членов ордена. Главное, чтоб сей Мусин был порядочным человеком, чтоб он познал самого себя, отверг гордыню, обрел щедролюбие и забыл доносы писать. И в этом мы ему поможем.