Вандалы – оклеветанный народ - Вольфганг Акунов

Этими уточнениями автор настоящих строк не собирается спасать поруганную честь царя вандалов, но лишь указать на вполне очевидные факты. Как Аттила, так и Гейзерих были, попросту говоря, слишком умны и неромантичны, чтобы увлечься пафосом разрушения ради разрушения. Они использовали свой разум для того, что приносило пользу их народам и намерениям. Они были не душевнобольными маньяками, а высокопоставленными практиками, предоставлявшими сомнительную честь состязаться в ненависти и фанатизме тогдашним интеллектуалам — так сказать, работникам умственного труда…

Крайне любопытно наблюдать за тем, как творчески, или, говоря по-новорусски, креативно, Гизерих подходил к решению стоявших перед ним задач, с каким непревзойденным талантом прирожденного организатора он поручал те или иные задачи именно тем своим сотрудникам и подчиненным, которые были способны выполнить их наилучшим образом. Например, чисто военные задачи он поручал своему выдающемуся помощнику в ратном деле — своему сыну Гентону, бесстрашному, но осмотрительному воину. В управленческой сфере Гейзарих умело применял искусно сплавленную его усилиями германо-римскую амальгаму, еще крепче спаянную его преемниками на вандальском царском престоле. К традиционным германскими придворным должностям стольника, конюшего, кравчего и казначея, он добавил должность высшего чиновника — государственного препозита (лат. препозитус рег-ни) — своего рода министра внутренних дел. Последний в значительной степени взял на себя порядком тяготившее Гейзериха бремя постоянных перебранок с православным духовенством и разбора столь же постоянных жалоб духовенства арианского, требовавшего принятия все более суровых мер против кафоликов. Этого препозита звали Гельдика, к нему полагалось обращаться «Твое Великолепие». При сыне Гейзериха Гунерихе, аналогичную должность занимал некий Обад. Т. о. этот высокий пост, предпосылкой к занятию которого было обладание административно-правовыми знаниями, назначались германцы, в то время как управленцами среднего и низшего звена были достойные доверия, знающие римские юристы. Гейзерих мог себе это позволить, поскольку, будучи царем, имел возможность вмешиваться в ход судебных процессов и отменять уже вынесенные приговоры. Ему приходилось делать это достаточно часто, ибо римские управленцы, естественно, были склонны к тому, чтобы в судебных спорах принимать сторону своих соплеменников. Вандальские нотарии лишь постепенно стали занимать соответствующие должности. Их число значительно возросло лишь при Гунерихе, сыне и преемнике Гейзериха.

Царя окружал совет, состоявший из особо приближенных к его особе лиц, не имевших четкого круга служебных задач, но всегда готовых исполнить любое его важное поручение, как легендарные «рыцари Круглого Стола» короля Артура Пендрагона. В-общем и целом, это был своего рода рудимент совета, собиравшегося в палатах древних германских царей, чтобы, сидя за царским пиршественным столом, свободно высказываться по тому или иному вопросу (даже «Бич Божий» Аттила, если верить «Готской истории» Приска Панийского, пользовался неформальными услугами такого постоянно действующего «мозгового центра», перенятого им у его шурина — гепида Ардариха).

За этим «круглым столом» царя Гейзериха присутствовали не только вандалы, но даже не германцы — например, комит Севастиан, сын (по другим источникам — зять) былого врага вандалов, комита римской Африки Бонифация. Правда, для этого необходимо было выполнить одно условие вандальского царя — перейти в арианскую веру. Мера, необходимость которой становится вполне понятной, с учетом постоянной, охватывающей всю Экумену лихорадочной конспиративной деятельности, ведомой православными епископами, даже из мест, куда они были сосланы царем вандалов за строптивость. Правда, Севастиан, отказался доказать свою верность Гейзериху переменой веры, чем помешал своему карьерному росту, не будучи назначен командующим всем вандальским флотом. Не совсем ясно, куда сын Бонифация потом делся. А вот о некоторых православных советниках царя вандалов, имевших испанское происхождение и не пожелавших принять арианство, известно, что они были казнены за неуступчивость.

Наряду с главным, царским двором, существовали и дворы вандальских царевичей, размещавшиеся в очевидно весьма комфортабельных, окруженных поистине райскими садами, поместьях ближайших родственников самодержца. Успешный флотоводец, например — царевич Гентон — мог т.о. наслаждаться плодами своих побед самостоятельно, не делясь ими с отцом (хотя и не думал оспаривать авторитет последнего), поэтому обычного соперничества между отцом и сыном в правление Гейзериха не замечалось. Чтобы раз и навсегда исключить борьбу за престолонаследие, Гейзерих разработал первый на христианском Западе закон о престолонаследии. Хотя повсюду римские легионарии и авксилиарии поднимали на щите своих любимых военачальников, выставляя их на показ почтенной публике и приветствуя воздетыми к небу копьями, как очередных кандидатов на императорский престол, Гейзерих постановил, что первоочередное право на престол имеет старший в царском роду. Правда, этот закон был обнародован лишь при оглашении его завещания.

Столь позднее обнародование этого существовавшего, судя по всему, уже на протяжении десятилетий порядка престолонаследия был примечательным реально-политическим ходом царя-долгожителя. Его старшему сыну Гунериху, уже исполнилось шестьдесят, и Гейзерих не мог знать, переживет ли этот сын его самого (ведь второй его сын, Теодорих, уже умер). А его младший сын, Гентон, приобрел в народе такую популярность своими морскими победами, что, по древнему германскому обычаю избрания царей из рода Астингов, несомненно, избрали бы его, если бы… он не погиб от рук врага в ходе одного из своих морских походов «за зипунами». Итак, закон о престолонаследии был обнародован именно в тот момент, когда и без того не могло оставаться сомнений в том, кто станет править после Гейзериха. Будь же он опубликован ранее, это, возможно, перессорило бы сыновей «колченого евразийца» между собой при дележе шкуры неубитого медведя…

Столь же ловко действовал Гейзерих и в области финансов. Он однозначно баловал свой собственный клан крайне низкими налоговыми ставками, не слишком обременял налогами мелких производителей (снабжавших всю военно-политическую надстройку вандальского царства благами земными), но давал почувствовать всю тяжесть налогообложения своим противникам — прежде всего, богатым римским семействам тех провинций, в которых число экспроприированных экспроприаторов было невелико, и кафолическому духовенству, которое при прежней, римской власти, до прихода в Африку вандалов налогов почти не платило. Когда же после разгрома вандальского царства Флавием Велизарием в Африку возвратились (восточно)римские налоговики, почти весь афроримский народ горестно застонал под тяжестью многократно возросшего налогового бремени (включая недоимки, накопившиеся за десятилетия пребывания афроримлян под «вандальским игом») — и пожалел (а может, и всплакнул) о «варварах-вандалах»…

Особую группу весьма состоятельных подданных Гейзериха не вандальского происхождения составляли купцы, державшие в своих руках международную торговлю (на Руси их называли бы «гостями», а в Хазарском каганате — «рахдонитами») — греки, иудеи и армяне. Для них Гейзерих также ввел щадящий налоговый режим (нисколько не ужесточенный и его преемниками). Лишь в пору последней, отчаянной борьбы с восточными римлянами за Карфаген этим важным двигателям вандальской экономики, беззаботно процветавшим целыми десятилетиями в своих роскошных виллах с видом на море и приумножавшим свои состояния, пришлось-таки раскошелиться на нужды обороны…