Русский вор - Евгений Сухов

— Прошу вас, садитесь, — широким жестом показал Барнет на второй стол, стоявший в самом углу кабинета и заваленный кипами каких-то исписанных бумаг — надо полагать, опусами, что не попали в газеты.

Отыскав небольшой свободный уголок на самом краешке стола, Варнаховский тотчас сочинил опровержение:

«Во вчерашнем номере газеты была опубликована статья о великом князе Николае Константиновиче Романове. Материал статьи содержал ложные сведения, порочащие его высочество. Смеем официально заявить, что ни одно из написанных слов не является правдой. Редакция с глубоким сожалением воспринимает напечатанный материал, и мы считаем своим долгом принести великому князю Николаю Константиновичу Романову свои искренние извинения».

— Возьмите, — протянул Леонид исписанный листок.

— Любопытно взглянуть, что вы там изложили…

Прочитав листок, главный редактор поморщился будто бы от зубной боли, после чего отрицательно покачал головой:

— К моему глубокому сожалению, опубликовать такое опровержение я не смогу. Это будет слишком унизительно — как для газеты, так и для меня лично.

— Ваше решение окончательное? — ледяным тоном спросил Варнаховский.

— Вне всякого сомнения, — хмыкнув, отвечал Барнет. — Вы бы освободили стол, господин Романов, сейчас он мне понадобится для работы.

— В таком случае ждите завтра моих секундантов.

— Разумеется! — с насмешкой подхватил главный редактор, переместив толстую сигару в противоположный уголок рта.

— Право выбора оружия я предоставляю вам.

— Это очень благородно с вашей стороны, вы настоящий князь!

Сухо попрощавшись, «его высочество» вышел прямиком в гомон многошумной улицы.

* * *

Вернувшись в гостиницу, Леонид послал за Христофоровым, а когда тот явился, окликнул из соседней комнаты и Евдокима. Рассадив гостей в мягкие кресла гостиной, он сказал:

— Вот что, господа, тут такое дело… Я потребовал удовлетворения от главного редактора, который написал мерзости о великом князе Николае. Иными словами, обо мне… Сами понимаете, оставаться в стороне я не мог. Вы будете моими секундантами.

— Ваше благородие, вы, видно, запамятовали, я ведь не дворянин… Как бы не напутать чего, — запротестовал Евдоким.

— Это дело поправимое. Как претендент на болгарский престол, я жалую тебе титул князя! Ты из какой станицы?

— Станица Поганово, — смутившись, ответил Евдоким.

— Ишь ты, чего только не услышишь… Теперь ты будешь князем Погановским. Ну как, подходит тебе эта фамилия?

Евдоким расплылся в довольной улыбке.

— Вот только грамотку бы соответствующую заполучить.

— Грамотка тебе будет, но только попозже, когда в цари выбьюсь. А вы, Валерий Михеевич, будете французским маркизом. Не возражаете против такого назначения?

— Как же можно!

— Вот и отлично. Сегодня же навестите мистера Барнета и проведите переговоры с его секундантами относительно предстоящей дуэли. Можете подтвердить мои слова, что право оружия остается за ним. Я проучу этого прохвоста! Впрочем, сначала вы вновь предложите ему написать опровержение.

— Не беспокойтесь, поручик, — заверил Христофоров, проникшись моментом, — не оплошаем, сделаем все, как нужно.

— Вам приходилось бывать секундантом?

— И не однажды. Так что кое-какой опыт у меня имеется. Насколько я понимаю, дело не терпит, так что позвольте откланяться и нанести визит этому прохвосту.

— С богом, господа! — Варнаховский поднялся, чтобы проводить гостей до порога.

* * *

Последующие два часа Леонид пребывал в приятном волнительном возбуждении. Он не принадлежал к тем людям, что перед каждой дуэлью отписывают духовную, а всегда рассчитывал на благоприятный исход дела. По собственному опыту поручик знал, что возбуждение тотчас уляжется, как только он отправится к месту предстоящей дуэли, сделавшись холодным, как кусок льда. А сейчас он решил побыть в обществе Элиз, которая даже не подозревала о предстоящей драме; был невероятно легок, остроумен, много шутил и доставил любимой женщине немало развеселых минут. Так что прогулка по вечерней Софии явно удалась.

Христофоров с Евдокимом вернулись около девяти часов вечера. Выглядели они понурыми.

— Барнет согласился написать опровержение? — спросил Варнаховский, встречая вошедших в гостиной.

— Отказался.

Леонид лишь пожал плечами.

— Что ж, меня это нисколько не удивляет. Мерзавец, он и есть мерзавец. И какое же оружие выбрал этот негодяй? — спросил он с неподдельным интересом.

— Он отказался драться на дуэли.

— Что?! — не сумел скрыть своего изумления Варнаховский. — Он испугался? Теперь его не примет ни один приличный дом.

Христофоров перевел взгляд на Евдокима, стоявшего сумрачным. Когда господа вели беседу, он предпочитал не встревать. Единственное, что мог себе позволить старый казак, так это широко улыбнуться.

— Тут совсем другое. Барнет сказал, что не может драться на дуэли, поскольку подобный поступок противоречит законам его страны.

— Ах, вот оно что, — отозвался Варнаховский, едва сдерживая клокотавший в груди гнев. — Он не хочет давать опровержения и в то же время не желает драться на дуэли… Ловко придумал! Ладно, я найду способ, чтобы его наказать. Где он может быть?

— Я тут уже поинтересовался… Что-то мне подсказывало, что вы захотите с ним повидаться.

— Еще бы! — Губы Варнаховского гневно дрогнули. — Я просто сгораю от предвкушения нашей встречи.

— Обычно в это время он находится в ресторане «Люксембург». Там великолепная кухня и отменный бильярд. По вечерам в заведении собирается вся местная пресса.

— Что же они там делают?

— Кто во что горазд, — пожал плечами Христофоров. — Наиболее азартные режутся в карты, подавляющее большинство пьет ракию, некоторые катают шары.

— Чего же мы стоим, господа? Выходим! Уж очень мне хочется поговорить с ним по душам…

* * *

Снаружи ресторан «Люксембург» больше напоминал обыкновенный магазин с большими витринами, где вместо предполагаемой одежды выставляли вешалки. Лишь вглядевшись, можно было понять, что в действительности это был гардероб. Бильярдный зал располагался на втором этаже здания, откуда раздавались ритмичные звонкие удары, чередовавшиеся с восторженными выкриками. Так восторгаться можно лишь в одном случае — когда игра идет на интерес.

— Ваше благородие, так, может, мне того… на облучке посидеть? — отчего-то оробел Евдоким.

— Уж не испугался ли ты, казак?

— Как-то мне в ваши господские дела не с руки соваться…