Повелитель прошлого - Михаил Палев

«Похоже, что граф упивается мрачной историей своего рода и не столько страдает от проклятия, сколько наслаждается им», – подумалось мне.

– Давайте вернемся к вашему роду, – предложил я. – Габсбурги принадлежат истории, а живой граф фон Рабенхорст сидит передо мной и собирается помочь мне.

– Да, пожалуй… Мальчики, повзрослев, не приняли монашеский постриг, а бежали из монастыря. Судьба младшего из них, Генриха, неизвестна: скорее всего, он умер в дороге. Старший же, Конрад, стал основателем нашего рода. Бежав из монастыря в Баварию, в то время находившуюся под непосредственным управлением императоров Священной Римской империи, он умом и храбростью обратил на себя внимание сначала императора Генриха Третьего, а затем его сына Генриха Четвертого.

– Это того самого, что ходил в Каноссу? – вспомнил я.

– Да, того самого, – подтвердил фон Рабенхорст. – Именно Генрих Четвертый обещал вернуть Конраду родовые владения и замок Рабенхорст. Обещания неудачливый император сдержать не смог, но даровал Конраду и его потомкам титул графов фон Нойбург. Так и появились графы фон Нойбург-Рабенхорст. Ходили слухи, что безбожный король приветил Конрада за то, что тот был сыном колдуньи и чернокнижником, принимал участие в оргиях и черных мессах. Но, скорее всего, это были выдумки врагов императора из папской партии. А вот проклятье оказалось реальностью. Но и для нашего рода оно не прошло бесследно: любое действие рождает противодействие. Однажды очередному графу фон Рабенхорст явился призрак легендарной графини. Призрак объявил: проклятие Габсбургов рикошетом вернулось к роду фон Рабенхорст, и из двух одновременно живущих потомков рода один обязательно должен стать монахом или священником, чтобы отмаливать грехи второго. В противном случае род ждет страшная судьба и пресечение. Оттуда и повелось, что один из носивших фамилию фон Рабенхорст вынужден был становиться священником или отправляться в монастырь. Когда божьей волей в семье оказывался лишь один наследник и даже не было девушки из дальних родственников, которую можно было бы отправить в монастырь, то граф усыновлял незаконнорожденного или даже кого-нибудь из детей бедняков – лишь бы не дать сбыться страшному предсказанию.

– То есть в роду фон Рабенхорстов к этой мистической чертовщине отнеслись очень серьезно? – с сомнением спросил я.

– Серьезней некуда! – заверил фон Рабенхорст. – Даже самые отпетые безбожники из графов фон Рабенхорст втайне надеялись, что сестра-монашка или брат-священник отмолят его грехи. Это факт!

– Разрешите один вопрос… Вы говорите по-русски практически без акцента. Откуда такое знание языка? – поинтересовался я.

– Дело в том, что мой прадед, отпрыск боковой и небогатой ветви фон Нойбург-Рабенхорстов, приехал в Россию в конце девятнадцатого века с целью получения наследства. Его тетка вышла замуж за очень богатого русского помещика, графа Адурова. Их брак оказался бездетным, и когда тетка моего прадеда скончалась, за пять лет до этого похоронив мужа, то прадед оказался единственным наследником. Он приехал в Россию, принял православие и вступил во владение наследством, унаследовав титул, родовые имения мужа тетки и присоединив его родовое имя к своему, стал именоваться графом фон Рабенхорст-Адуров. Так что я являюсь единственным потомком графов фон Рабенхорст-Адуровых.

– Поздравляю! – не удержался я от иронического замечания. Меня всегда забавляли обветшалые титулы и апломб мальчиков-мажоров. – Только что вам это дает в настоящем?

– Ничего, кроме обязанностей, связанных с родовым проклятием, – сокрушенно вздохнул фон Рабенхорст. – Мой дед после Февральской революции сумел через Финляндию выехать в Швецию вместе со своим старшим сыном. А младший сын – мой отец, – в тот момент был серьезно болен, и дед не рискнул брать с собой тяжелобольного ребенка, оставив его на попечение близкого друга. К сожалению, близкий друг был расстрелян большевиками, и отец оказался на улице в компании таких же, как он, сирот-беспризорников. Когда отца оформляли в детский дом, ему хватило ума сказать, что родителей он не помнит, а фамилия его Адуров. Он благополучно умер своей смертью в 1972 году, успев повоевать летчиком на Халхин-Голе и в Великую Отечественную войну. Полковник авиации, кавалер множества орденов.

– Это он рассказал вам историю рода? – задал я вопрос, казавшийся мне риторическим. Но получил совсем неожиданный ответ.

– Нет, совсем не так. Когда мне было одиннадцать лет, то началась война. Тогда мой отец служил в Литве. Так случилось, что пятнадцатого июня 1941 года он уехал в служебную командировку. А 22 июня на аэродром и городок летчиков обрушились бомбы. Моя мать погибла во время бомбежки, и я остался один. Эвакуации как таковой не было, и я начал скитаться по оккупированной фашистами территории. В конце концов меня задержал патруль полевой полиции и, приняв меня за партизанского разведчика, передал в местное отделение нацистской Службы Безопасности – СД, выполнявшей на оккупированных территориях Советского Союза функции тайной полиции, – которые на территории Германии выполняло гестапо. Я думал, что не выберусь живым из лап настырных следователей, но меня вдруг на неделю оставили в покое и даже начали очень прилично кормить. А затем в один прекрасный день меня привели из тюрьмы в дом, где отмыли, одели в чистую одежду и накормили таким вкусным обедом, какого я не ел за всю свою жизнь. Когда я пообедал, меня отвели в кабинет, в котором сидел офицер в форме СС. К этому времени я уже начал разбираться в знаках отличия гитлеровцев и понял, что это не офицер СД: у него не было на рукаве ромбика с буквами СД. Но вот форма была эсэсовская: ее я уже умел отличать от армейской. «Тебя зовут Владимир Адуров?» – обратился ко мне офицер по-немецки. Я хорошо знал немецкий: не то чтобы прилежно изучал язык в школе, просто отец знал немецкий в совершенстве и меня натаскивал. Я ответил утвердительно так же по-немецки, и офицер ласково улыбнулся мне. Он принялся выспрашивать меня про родных, и я сам, не знаю почему, выложил ему все, даже то, что мой отец – летчик-орденоносец и сейчас сражается против германской армии. «Очень хорошо! Твой отец – боевой офицер, это очень достойно!» – удовлетворенно констатировал офицер и после этого назвал подлинную мою фамилию и поведал историю моего рода. Офицер оказался братом моего отца, моим дядей, графом фон Рабенхорст, – а также СС-штурмбаннфюрером и личным представителем СС-рейхсфюрера Гиммлера при штабе рейхсминистра Розенберга.

– Ни фига себе! – не удержался я от комментария. – Ну и родственнички у вас!

– Дядя занимался розысками исторических реликвий для некоего исследовательского института в Германии. Только после войны я узнал, что исследовательская организация называлась «Аненэрбе» – «Наследие предков», а исторические реликвии, интересовавшие дядю, некогда использовались для колдовских обрядов и мистических ритуалов. Зато в отношении меня дядя планов не скрывал: он не собирался отдавать меня в гитлерюгенд, чтобы воспитать стойкого бойца фюрера, а планировал использовать меня в соответствии с традициями рода – отправить в монастырь, где из меня сделают настоящего католика, способного отмолить перед господом дядюшкины грехи. Вот так!