Пани царица - Елена Арсеньева

– Да уж лучше бы убили…

– Он в плену? Да что, говори, не томи!

Федор вздохнул:

– Да лучше бы у меня язык отсох, чем принести тебетакую весть, такое горе причинить. Словом, так. Мы под Москвой стали неделюназад, а приказа в город войти пока не было. Подраспустились стрельцы от тоскипо дому, начали бражничать да от безделья кулаками махать направо и налево. Ивот как-то вечером по пьяному делу подрались Никита и Егорка Усов – помнишьтакого?

Помнила ли она!

Кивнула; шепнула:

– Как же не помнить, через два дома от нас жили сматушкой, теперь она уехала в…

И осеклась. Незачем полковника на след беглеца наводить!

– Подрались, да… – повторил Федор. – Беда, никогопри сем не было, некому стало их разнять. Уж не знаю, как одолел Егор такогосилача могутного, как Никита, а только приложил он его крепко. Тот грянулсяоземь да попал спиной на каменюку. Ну и…

Ефросинья больше не могла говорить: только смотрела моляще,как измученное животное.

– Лучше б головой зашибся до смерти, вот уж простименя, Господи, за такие слова, – перекрестился Федор. – А он спинуизломал. Обезножел он, Фросенька. Да это бы еще полбеды. Теперь не двигнет нирукой, ни ногой. И слова с языка нейдут. Егорка бежал, бесследно исчез: видать,понял, какое злодейство сотворил, смекнул, что не сносить ему головы. Неявлялся ли он здесь, в слободе? Хотя он же не враг себе, чтобы сюда ворочаться,небось подался в бега далекие!

– Где Никита? – перебила Ефросинья и, не дожидаясьответа, медленно пошла в дом, с каждым шагом все крепче прижимая к себе сладкоспящего Николку.

На другой же день после разговора с Мариною Никола де Меллотайно обвенчал ее с Димитрием. А еще через день Сапега торжественно, сраспущенными знаменами повез Марину в Тушино. Там, среди многочисленноговойска, эта парочка бросилась в объятия друг друга. Супруги рыдали, восхвалялиБога за то, что снова воссоединились… Многие умилялись, взирая на этотрогательное зрелище, и восклицали: «Ну как же после этого не верить, что оннастоящий Димитрий?!»

О застреленном Стадницком и исчезнувшем Мосальскомвспоминать избегали.

После встречи супругов паны на радостях несколько днейпраздновали и пировали. Рожинский угощал Сапегу, Сапега Рожинского. Обапоклялись друг другу в вечной дружбе, побратались и в залог этого великогособытия обменялись карабелями.

Сапега приехал к царице в табор – то ли прощения просить засвою наглую ложь, то ли уверять ее: все-де, что ни делается, делается клучшему, – но так напился, что свалился с лошади и ничего не успелсказать. Его увезли в Царево-Займище без памяти.

Димитрий также устраивал пиры, но, как ни старался, не могугодить привередливым полякам. Они твердили, что московские кушанья его грубыеи простые, медов и лакомств на столе мало! Но больше всего возмутила их нескудно и дурно приготовленная пища, а то, что вор, поднимая кубок за здоровье короляСигизмунда, называл его своим братом.

– Эк зарвался, наглец! – ворчали поляки. –Это он на Господа Бога хулу возводит!

Постепенно общая радость, возникшая при соединении«супругов», стихала. Все-таки слишком многие из шляхтичей знали, как упрямиласьМарина, как не хотела признавать своего прежнего мужа в этом бродяге… Пошлиразговоры, они очень быстро распространились в войске, и отношение к Димитрию,и прежде-то не самое лучшее, сделалось еще хуже. Теперь все доподлинно знали,что пошли за самозванцем…

А впрочем, как это ни странно, большинству поляков, позрелом размышлении, и не нужно было, чтобы тушинский Димитрий оказался тем, ктоцарствовал прежде. На него смотрели не как на цель, а как на средство для еедостижения, рассчитывали, что именем его можно свергнуть Шуйского, отмстить запоруганный польский гонор и поживиться за счет Московского государства. А там –хоть трава не расти!

* * *

Однако ошибочно впечатление, будто всем в Тушине оказалосьнастолько уж глубоко безразлично свершившееся событие. В толпе, лицезреющейвоссоединение разлученных супругов, находились двое, которые привлекли бывнимание досужих наблюдателей, кабы таковые сыскались.

Эти двое были мужчина и женщина. Мужчина – красивый,русоволосый, изрядно обросший бородой – удался и ростом, и шириной плеч, хотявидно было, что он недавно перенес болезнь и исхудал. Кроме того, он ощутимоприхрамывал при ходьбе и опирался на кривую клюку, которая гораздо болеепристала бы калике перехожему, а не такому богатырю, явно привыкшему махать саблей.Его лицо было мрачно, иногда он шептал проклятия…

Спутница его, тоже высокая, статная, с небрежно заплетеннойкосой, но, несмотря на это, редкостная красавица, из тех, которым к лицу нетолько шелка, но и любые лохмотья, держалась гораздо спокойнее. Зеленые глазаее ничего не выражали. Создавалось такое впечатление, что она терпеливо ждет,пока завершится тщательно подготовленная встреча Димитрия и Марины и участникидейства разойдутся прочь друг от друга.

Однако этого не произошло. Облобызав супругу, Димитрий взялее к себе в седло и повез в большой дом, где должен был состояться пир длянаиболее важных лиц тушинского лагеря.

Тут зеленоглазая красавица покинула своего спутника иметнулась к царьку, радостно выкликая:

– Гриня, Гриня, вот я, я воротилась!

Она оказалась так проворна, что опередила телохранителей исхватила коня за повод.

Марина, с видимым отвращением отстраняющаяся от «супруга» и,судя по всему, исполняющая свою неблаговидную роль уже из последних сил,бросила на красавицу равнодушный взгляд – но тотчас лицо ее исказилось отиспуга.

– Кто это?! – воскликнула она, в страхе цепляясьза Димитрия и даже не замечая этого.

Тот с готовностью воспользовался удачным мгновением, обвилее руками, покрепче прижал к себе и угрожающе покосился на зеленоглазую.

– Не ведаю, моя душенька, – был ответ. –Должно быть, какая-то сумасшедшая.

Он сделал грозный знак, отдал какой-то приказ – и девушкуоттащили с пути; тотчас ее оттерла напирающая толпа.

– Отчего она кличет тебя Гринею? – не унималасьМарина.

– Бог ее знает, – равнодушно ответил бывший Гриня(он же бывший Юшка). – Должно, спутала с кем-то. А может, и впрямь с умасошла. Даю слово, что больше ты ее не увидишь.

Марина еще несколько раз оглянулась на ту, в ком, как ейпоказалось, она признала жуткую смоленскую ведьму, но девушки уже не было виднов толпе.