История Франции - Андре Моруа

Робер Нантейль. Портрет кардинала Ришелье. 1657

4. До этого момента Людовик XIII рассматривал Ришелье как беспокойного и опасного прелата, «готового поджечь королевство со всех четырех сторон», и не желал с ним никаких сношений. «Вот человек, – говорил он, – который очень хотел бы оказаться в моем совете, но после всего, что он сделал против меня, я не могу на это решиться». Наконец давление, оказанное Марией Медичи, и личные достоинства кардинала – особенно если учесть, что достоинства в совете встречались совсем нечасто, – вынудили Людовика XIII уступить (1624). Для организации секретной встречи между королем и кардиналом был привлечен таинственный и сильный посредник. Это был отец Жозеф – мистический капуцин, мечтательный и практичный гений, безоговорочно преданный Ришелье, посредник tenebroso, cavernoso,[33] о котором кардинал говорил: «Вы тот главный человек, которым воспользовался Господь, чтобы привести меня к тому счастливому положению, до которого я возвысился». Едва только Ришелье оказался в совете, как его роль с «несказанной легкостью» стала возрастать день ото дня. Вскоре король понял, что он обретет в нем как раз того «главного министра», которого так искал, и, позабыв предубежденность, поставил Ришелье во главе всех дел. Устоявшаяся легенда исказила отношения, существовавшие между этими людьми. Романисты, драматурги, историки живописуют Людовика XIII как несчастного сира, «наделенного сотней лакейских добродетелей и ни одной добродетелью господина», которого кардинал вроде бы как заставил «играть вторую роль в монархии и первую – в Европе» (Ш.-Л. Монтескьё). Ришелье они изображают как сверхчеловека, гениального и безжалостного деспота. «Он унизил короля и возвысил королевство», – говорит Монтескьё. Но реальная ситуация – как это всегда и бывает – оказалась более сложной. У Людовика XIII душа была отнюдь не лакейская, это был суровый властитель, обладавший самым высоким представлением о своих королевских правах и обязанностях. Ревниво относясь к своей власти, он сам грубо унижал Ришелье. Король бывал крайне суров с парламентом. «Вы созданы только для того, чтобы разбирать дела между мэтром Пьером и мэтром Жаном, – сказал он первому президенту Леже, – и если вы будете продолжать свои затеи, то я так укорочу вам коготки, что сразу раскаетесь». В другой раз он сказал: «Я не торгуюсь со своими подданными и чиновниками… Я – господин и желаю, чтобы меня слушались… Я повидал этих господ из парламента города Бордо и задал им хорошую трепку… Чем больше распускаешь таких людей, тем больше они этим пользуются…» Это король, а не кардинал требовал смертных казней. Ришелье, склонному прощать, король писал: «Приказываю, чтобы вы были менее покладисты и менее склонны к жалости по отношению к вышеназванным сеньорам, которые пренебрегли своими обязательствами по отношению к хозяину этой лавочки». Вот таков был его язык, простонародный и образный. Людовик XIII заикается, но при этом он отлично знает, что именно хочет сказать. Очевидный ум, несгибаемая воля. Ему изменяет только здоровье. И в этом он похож на своего министра. Их сближают одинаковые недуги и одинаковые способы их лечения.

Ганс Трошель Младший. Гибель маршала д’Анкра. 1617

Жереми Фальк. Портрет Людовика XIII, короля Франции и Наварры. 1643

5. Потому что Ришелье тоже был человеком болезненным, сжигаемым лихорадкой, нервным, часто на грани слез, с непостоянным настроением, суетливым и нетерпеливым. «Он может плакать по желанию», – говорила Мария Медичи. Но на самом деле он испытывал потребность плакать. С раннего детства он отличался меланхолическим нравом. Уже будучи первым министром, он в полном одиночестве вкушал в своей комнате скромную пищу и искал тишины в Шайо и Рюеле. Иногда его «огненная натура» взрывалась кратковременными и страшными приступами гнева. Если он говорил: «Сударь, ваш скромный слуга», то каждый осмотрительный посетитель должен был как можно скорее спасаться бегством. Но этот невротик умел проявлять стойкую волю. «Нужно упорно желать», – говорил он и часто выдвигал против любой критики «бесповоротное упорство человека, который заткнул себе уши». Принципиальное, а не ограниченное упорство. Никогда еще не было такого светлого ума. «Разум должен служить правилом и нормой поведения во всем», – говорил он. Он шел прямо к проблеме и с одного взгляда проникал в суть дела. Кроме ясности, он считал скрытность самым важным качеством государственного деятеля. Кроме высокопреосвященнейшего, он был еще и высокосекретнейший. «Он не делает того, что говорит, и не говорит того, что делает», – перешептывались его враги. Он исповедовал суровость, а не злопамятство: «Если человек подчиняется своему чувству мести, то выдвигать его во власть – это все равно что вкладывать шпагу в руку бешеного». Мало на какого министра так нападали и так клеветали. Он научился спокойно выносить атаки: «Нельзя наносить оскорбления ни одной должности; оскорбления закаляют того, на кого они направлены, и служат славе тех, кому вы хотите навредить». Но если величие министра и человека неоспоримы, то вовсе не верно, что он «создавал» французскую политику. Еще задолго до него многие короли стремились снизить значимость «великих», чтобы придать Франции ее естественные границы и чтобы сдержать австрийский дом. У Ришелье не было широких замыслов или планов, у него был только метод. «В политике, – говорил он, – гораздо лучше руководствоваться необходимостью дел, чем заранее предустановленными решениями», что представляется высшей мудростью любого деятельного человека.

6. «Моей первой задачей было величие короля; второй – могущество королевства». Он поэтапно смог добиться этих целей. Одним из препятствий оказалось наличие во Франции укрепленных протестантских городов и гугенотских армий. Ришелье как кардинал был вполне веротерпимым; Ришелье как государственный деятель не мог допустить того, что вносило раскол в государство. «Надо их ограничить, – говорил он о протестантах, – в том смысле, что каждый подданный должен жить в одном едином государстве, то есть он не может входить ни в какое отдельное объединение и должен зависеть от решений своего государя». Другими словами, все, что он требовал от каждого протестанта, – это быть послушным подданным. Он предпочитал французского гугенота испанскому католику. Но к несчастью, в тот период некоторые гугеноты предпочитали английского протестанта французскому католику. Отсюда возникала необходимость покончить с «хроническим шантажом» Ла-Рошели и с другими укрепленными городами. Ла-Рошель была для гугенотов тем же, чем некогда был Кале для англичан, то есть постоянным плацдармом во Франции. Чтобы помочь протестантской крепости в ее обороне, Бекингем, фаворит короля Англии, дошел до того, что высадился со своей армией на острове Ре. Кардинал осадил Ла-Рошель, одержал победу, и в 1628 г. Людовик XIII торжественно въехал в город. И здесь проявилась мудрая сдержанность Ришелье. Победитель, он заключил мир, способствующий примирению: всеобщая амнистия, свободное отправление культа, никаких конфискаций имущества. Еще через несколько месяцев мир, подписанный в Алеи «эдикт милости», положил конец Религиозным войнам. Протестанты, которые отказались от вооруженного поддержания своей безопасности, в обмен получили все моральные гарантии. Ришелье сокрушил партию, но не культ, и обращение еретиков стало «событием, которого нужно ожидать от Небес, не применяя никакого насилия».