Князь сердца моего - Елена Арсеньева

Анжель отчаянно нравилась Оливье. Ни одна женщина так невозбуждала его, а то, что она беременна, придавало ей особеннуюпривлекательность, ибо Анжель скрытно надеялась добиться выкидыша, а потомуэротические фантазии ее делались раз от разу все изощреннее. Однако женитьсяОливье и помыслить не мог! Во-первых, оба без гроша. Когда еще помреттетушка... А вдруг забудет написать завещание? Да и брак с мнимой кузиной былбы ей не по сердцу; вдруг уменьшит и без того его мизерное содержание?Представить себя зарабатывающим на жизнь Оливье не мог при всей своейнеумеренной фантазии. Оставалось либо красть, либо выгодно жениться. Второепоказалось ему предпочтительнее, и Оливье начал приглядывать себе невесту в зажиточныхбокерских семьях. Слух о сем мгновенно воцарился на брачной бирже Бокера. Свахипришли в боевую готовность... Однако произошло событие, которое свело на нетвсе матримониальные планы Оливье, доказав Ангелине, что Бог есть и он заботитсяо ней, хоть и весьма своеобразным способом.

* * *

У тетушки Марго в Тарасконе жила старая нянька, и вотГосподь прибрал ее. Тетушка отправилась на похороны и поминки, а в этот день,как нарочно, разыгрался мистраль. Когда их дилижанс переезжал через Бокерскиймост, ветер пришел в полное неистовство. Кучера сдуло с козел; с крышидилижанса посыпались чемоданы и корзины, сам же экипаж угрожающе накренился...Пассажиры-мужчины повыскакивали наружу и вцепились в веревки, укрепленные поего стенкам, однако усилий восьми человек было недостаточно, и экипаж, проломиврезные перила моста, свалился в Рону под страшный женский крик, доносившийсяизнутри, и под вопль спохватившегося кучера:

– А как же дама?!

Дамой, не успевшей выскочить и совершившей смертельный полетс Бокерского моста, оказалась тетушка Марго...

Однако она была еще жива, когда ее вытащили из реки: спереломанными ребрами, вся в ссадинах, она находилась при смерти. Бренное телодоставили домой. Никогда, даже, кажется, на мосту через Березину, не было уОливье столь испуганного лица. Ведь мост через Рону почти лишил его надежды нанаследство, а тетушка Марго явно собиралась умереть, не оставив завещания!

Бокер затаил дыхание. Дамы с дочерьми на выданье всей душоюмолились, чтобы нотариус господин Блан успел прийти в дом де ла Фонтейновпрежде, чем тетушка Марго отдаст Богу душу. Впрочем, Блан отличалсячрезвычайной медлительностью, и то расстояние, которое нормальный человекпрошел бы за полчаса, нотариус Блан преодолевал больше часу.

Он был уверен, что завещание удастся составить, даже еслимадам де ла Фонтейн лишилась дара речи. Ведь закон разрешал в таком случаевыражать свою волю жестами. У нее сломаны руки, но ведь шея-то не сломана, рассуждалБлан, значит, кивать в знак согласия сможет, это разрешено – только обязательнов присутствии двух нотариусов. В Бокере по делам как раз оказался парижскийнотариус де Мон, человек, весьма известный в своих кругах как заслугами передзаконом, так и богатством, а также благородством происхождения, связанного,между прочим, с Бокером. Один из прежних властителей Прованса, Раймонд V, в1172 году созвал в Бокер множество вельмож, и каждый прибывший сюда рыцарьстарался блеснуть роскошью.

Рембо де Мон тогда велел провести при помощи двенадцати парбыков длинные борозды во дворах и в окрестностях замка и в этих бороздах«посеять» тридцать тысяч су. Тогда су равнялся теперешнему франку, и средижителей Бокера не было человека, который вот уже почти семьсот лет не ждал быкаждую весну, что замечательные семена наконец-то взойдут и заколосятся.

Легко догадаться, что Рембо де Мон был предком Ксавьера деМона, отчего бокерцы относились к потомку с тем же пиететом, что и к предку.Поэтому нотариус Блан счел для себя честью, когда господин де Мон согласилсянаведаться с ним в дом де ла Фонтейнов.

Разумеется, они отправились в путь в карете, де Мон счел быниже своего достоинства пешком ходить по городу, который считал чуть ли несвоим вассальным владением. Беда была лишь в том, что карета стояланезаложенная, а потому прошел еще час, прежде чем она тронулась в путь.

Но рано или поздно все заканчивается, так что насталонаконец мгновение, когда нотариус Блан ввел высокочтимого коллегу в дом, гдеспешно требовалось составить завещание.

Уже стемнело. Толстая служанка, всхлипывая, сунула каждомупо вонючей свече в грязном закапанном подсвечнике и махнула рукой в сторонулестницы – мол, идите наверх!

Поднявшись на второй этаж, нотариусы некоторое времятыкались то в одну, то в другую запертую дверь, пока наконец одна из них неоткрылась и на пороге не возник печальный и бледный Оливье де ла Фонтейн,который ввел их в очень натопленную комнатку. К тому же комнатка былачрезвычайно плохо освещена, и две свечи нотариусов мало чем помогли.

Господин Блан подошел к страдалице, которая поразила егосвоей бледностью. От кровати, стоявшей в алькове и почти совсем скрытой от глазшироким пологом, шел сильный запах. Нотариусы, расположившись у маленькогостолика, приступили к делу.

– Ну-с, – бодро начал Блан, которому де Мон снисходительнымжестом уступил право первого слова. – Нам глубоко прискорбно, сударыня, что мыявились сюда по столь печальному поводу, однако Всевышний Отец наш учитсмирению, а потому надлежит с радостью обратить очи свои горе́ и ждать,пока хоры ангельские не возвестят нам встречу с новой, светлой жизнью, которая,несомненно, ожидает такую благородную и праведную душу, как ваша!

Он перевел дух. Потом милосердный Блан взял гербовую бумагуи обмакнул перо в походную чернильницу, которую всегда носил на поясе.

– Итак, сударыня, – спросил он, – желаете ли вы составитьзавещание?

Марго де ла Фонтейн опустила подбородок на одеяло в знак согласия.

– Следует ли понимать вас так, что наследник находится вэтой комнате?

Последовал кивок.

– Дайте знак, если ваш наследник – присутствующий здесьОливье де ла Фонтейн! – воззвал нотариус Блан.

Умирающая энергично кивнула – даже дважды.

Блан и де ла Фонтейн враз облегченно вздохнули, и нотариусначал писать.

В это время де Мон думал о том, что никогда в жизни ему небыло так душно, а потому поднес к носу батистовый платок, в котором носилфлакончик с нюхательными солями. Но, к его величайшему конфузу, флакончик выпализ платка и покатился под кровать.