Милослава: (не)сложный выбор - Марианна Красовская

Сарина покачала головой недовольно:

— Ах, миледи, нам бы склоны укрепить и русло реки, до забав ли?

Но прежде, чем я успела придумать едкий ответ, мы подошли к небольшому каменному домику с полуразрушенной каменной изгородью вокруг. Сарина не стала стучаться, просто распахнула дверь и зашла внутрь.

На миг мне показалась, что я попала в степной шатер: пол в домике был застлан цветными ковриками, стены завешаны шкурами зверей, в углу были накиданы шелковые подушки. Хозяйка этого великолепия нашлась не сразу, до того она была миниатюрна. Узкие черные глаза смотрели живо и внимательно, совершенно белые волосы стягивала вдовья лента, сама женщина куталась в стеганный алый халат с изумрудным кушаком, некогда роскошный, а ныне потрепанный и выцветший. Лицо Айши в полумраке не казалось старым, но морщинистые руки и шея выдавали возраст.

Кляня себя, что не удосужилась хоть сколько-то выучить приветственные фразы на языке Тамана, я, тем не менее, склонилась перед ней в церемонном поклоне, сложив руки перед грудью так, как это делали в Cтепи.

— Приветствую тебя, дочь Звездной кобылицы, — вспомнила я ритуальную фразу. — Да будет шатер твой крепок, а потомство твое многочисленно, как песок. Что занесло дочь степей в холодный горный край?

Женщина встрепенулась, вскинула голову, пытаясь найти в моем лице что-то знакомое, но увы — на степнячку я была совсем не похожа.

— Приветствую тебя, госпожа, — с невольным вздохом ответила Айша. — Да будет всегда резв твой конь и светлы ночи. Я счастлива встретить кого-то, кто знает обычаи моего народа. Я чувствую в тебе дыхание Великой Степи, но не понимаю, как такое возможно.

Я искоса поглядела на сопровождавшую меня женщину, и та, совершенно правильно всё поняв, молча исчезла за дверью.

- Великую Степь я ношу в своем сердце, — трагическим шепотом сказала я Айше. — А особенно ее хана, назвавшего когда-то меня своей шабаки.

Женщина впилась в меня глазами, судорожно вцепившись в отвороты халата. Не знаю, что она увидела во мне, но голова ее склонилась:

— Великая, — смиренно прошептала она. — Да продлятся дни твои на земле.

— Айша, — сказала я твердо. — Всё это должно остаться между нами. Я теперь леди Оберлинг, а Степь для меня лишь шрам на сердце.

— Но от этого ты не перестала быть шабаки, — по-птичьи склонила голову набок женщина. — Напротив, ты стала ей еще больше. Звездная кобылица не должна жить на земле. Она лишь изредка посещает своих возлюбленных детей. Но народ знает, что, пока она жива и хранит Степь в своем сердце, колодцы не иссякнут, а солнце не потускнеет.

Понимать витиеватую речь степняков сложно. Они говорят одно, подразумевают другое, а думают третье. К примеру, столь любимая женщинами фраза про резвого коня и светлые ночи подразумевает вовсе не коня. Я ведь уже говорила, что в Степи постельным утехам придают немалое значение, а для воина смерть не так страшна, как мужское бессилие?

— Послушай, дочь славного отца, — начала было со вздохом я, но была бесцеремонно перебита.

— Называйте меня просто Айша, леди Оберлинг. Я живу в Галлии уже сорок лет, и, хотя поговорить по обычаям Степи мне было приятно, но, право, это слишком утомительно.

— Хорошо, Айша, — обрадовалась я. — Тогда ответь, почему ты живешь одна? Ты почтенная детная вдова, но зимой одной сложно, а от переезда в чью-нибудь семью, как мне сказали, ты отказываешься.

— Я оракул, миледи, — просто сказала женщина. — Пусть не обученный, но дар у меня сильный. Я не вижу своей жизни ни в чьем шатре.

— А в моем?

— Вы вправду возьмете меня в свой дом? — растеряно спросила Айша. — Но зачем?

— Я — хозяйка этих мест. А хорошая хозяйка — как хорошая мать — должна заботиться о своих детях. Тем более, ты мне вдвойне дорога. Как моя подданная, и как подданная Тамана.

— Таман? — мечтательно спросила женщина. — Сильное имя. Хорошее для Степи имя. Этот мужчина не будет счастлив в жизни, но с ним его народ достигнет небывалых ранее высот. Кто он, чей сын?

— Он внук Шурана, — ответила я.

— Шуран был силен, но Таман будет сильнее, — предсказала Айша. — Послушай, шабаки! Ты вернешься в Степь… скоро! Ты оставишь там свое сердце! Возьми меня с собой? Я ушла оттуда в дом мужа. Я прожила здесь счастливую жизнь. Но сил у меня еще много, а Оракулов в степи мало. Я могу принести пользу своему народу. Да и надоели мне эти холода хуже полыни.

Но из всей ее фразы я услышала только одно: я вернусь в Степь.

— Ты точно знаешь? — нервно спросила я, сдерживаясь от заламывания рук. — Я вернусь?

— Звездная кобылица всегда возвращается.

— Навсегда?

— Ты должна решить сама.

Демон раздери этих пророков! Ни слова без интриги, ни жеста без ужимки!

— Значит так, Айша, — устало сказала я. — Собирай вещи. Вдовы не должны жить одни. Я беру тебя… ну хоть в швеи. Ты ведь умеешь шить? В Степи все женщины умеют шить.

— Я вышивальщица, — легко пожала плечами Айша.

— Хорошо, будешь вышивальщицей.

Не дав ей придумать причину для отказа, я вышла на улицу и полной грудью вдохнула морозный воздух. Он обжег мне горло, в носу защипало, на глаза навернулись слезы. Мне было тошно, противно от себя. От своей радости при виде степнячки, внутреннего возбуждения от воспоминаний о Тамане. Для чего я это сделала, зачем раскрыла душу постороннему человеку? Стоит ли эта совершенно чужая мне женщина моего душевного спокойствия?

Скрывать от себя не стоит: с супругом мне вновь повезло. Как везло до этого с Таманом и с Германом. Волчека я в расчет не беру. Почуяв на нем запах другой, я больше не воспринимала его как своего мужчину.

Я прекрасно знаю, что в мире есть те, для которых женщина — лишь предмет интерьера, бесправная рабыня, домашнее животное.

Неоднократно деревенские женщины приходили к отцу с жалобами на бьющих их мужей. Отец обидчиков карал сурово, чтобы впредь никому неповадно было обижать слабого. А если мужик калечил ребенка (и такое случалось) — дорога ему была только на каторгу в каменоломни. У простого люда драки были нередки, но я прекрасно понимала, что это скорее не из-за происхождения, а из-за простоты нравов. И среди моего круга такое запросто могло произойти. Просто для многих существовали какие-то границы, которые переступить было страшно. Родители женщины, прочие родственники, общество, государь, в конце концов.

Я помню, как старшая дочь кнеса Василевского, моя хорошая подруга, в один день вернулась к отцу со ссадинами на лице и сломанной рукой. Мой отец тогда ездил к государю за разводной грамотой. Что пережила Людмила в своем коротком браке, кроме побоев, она рассказала единственно моему отцу, который был наиболее близок к столице и оттого считался первым в приграничье ходатаем, который и доносил до государева суда все жалобы и тяжбы. Муж Людмилы был из ближней свиты государева сына, а Василевский — всего лишь провинциальный кнес. Поэтому, вероятно, насильник был уверен в своей безнаказанности.