Кайкен - Жан-Кристоф Гранже

— Тебе грозят неприятности на работе?

— В данный момент все так плохо, что падать ниже просто некуда.

Они дошли до водоема, темно-зеленая поверхность которого обрела глубину и сочность витража. Вдалеке щебетали птицы — ненавязчиво, почти робко, как будто послушно следовали правилу, созданному Пассаном: «Посторонним вход запрещен».

— А расследование?

— Какое расследование? — Он отвечал рассеянно, как человек с потерей памяти.

— Обезьяна в холодильнике.

— Ребята работают. Не волнуйся.

— Неужели никто из соседей ничего не видел?

— Никто и ничего.

— Что сегодня случилось?

— Да ничего.

Наоко разозлилась — он явно лгал. Во всяком случае, не говорил ей всего.

— Не волнуйся, — повторил он, пресекая дальнейшие вопросы. — Я думаю, этот мерзавец теперь затаится. Но я его все равно схвачу, это я тебе обещаю.

Наоко не сомневалась — он говорит искренне. Лучший из охотников. Но какой путь ему предстоит пройти, чтобы добиться цели? И что произойдет до того, как добыча будет поймана? Она вздрогнула. Сказать ей было нечего: она не могла ни подбодрить его, ни уговорить бросить это дело. Пассан привык действовать, а не болтать — с ним слова теряли силу.

Стемнело. Тсукубаи — каменные чаши с выдолбленными углублениями, в которых собиралась вода, — насмешливо подмигивали им, когда они проходили мимо. Тут она заметила в глубине участка, на границе с соседним, бамбуковую изгородь. И одна эта деталь вдруг напомнила ей родительский сад, втиснутый во множество других таких же садов, окружающих одинаковые дома. В Японии дома переходят друг в друга, как элементы кубика Рубика. И она выросла в этой ячеистой сети, не ведающей пустот. Пустота существует лишь в мыслях человека, погруженного в глубокую медитацию.

Они шли дальше по тропинке. Наоко больше не произнесла ни слова. Молчание куском льда сковало ей горло, но частью мозга она отмечала каждую особенность пейзажа: плеск воды, запах зелени, красную кору наклонно стоящих сосен. Не хватало только ворон, хлопающих крыльями за глинобитной стеной. Она чувствовала, как распухает сердце в груди, наполняясь водой и кровью.

— Помнишь, как ты пытался учить японский? — вдруг сказала она.

Пассан фыркнул, но не выказал признаков удивления. Похоже, его мысли текли в том же направлении.

— А помнишь, как ты пыталась научиться произносить звук «р»?

Она тоже расхохоталась.

— Я давно уже бросила. — Чуть помолчав, добавила бесцветным голосом: — Кажется, мы оба не очень-то продвинулись.

Они вышли из тени сосен, и перед ними открылся дом. В темноте он казался простым, как на детском рисунке, — белый куб на зеленом ковре. Наоко покосилась на Пассана: его лицо разгладилось и приняло ласковое выражение. Сейчас оба ощущали какую-то трудноопределимую неловкость. Чем она вызвана, сказать было невозможно, — может быть, всем тем, что они пережили вместе и чего теперь по какой-то необъяснимой причине стыдились. Или просто чувствовали себя недостойными собственных былых переживаний.

— Зайдешь поцеловать мальчишек? — спросил Пассан, стараясь развеять смущение.

— Нет, не зайду. Будем соблюдать правила.

— Ну конечно, — отозвался он, словно только что вспомнив, с кем имеет дело.

— А что, Фифи останется у вас на весь вечер? — Она указала на освещенные окна.

— Я уложу ребят, и мы еще поработаем.

— Над чем?

— Да так, бумажная волокита. За день не успеваем. — Он бросил взгляд на часы. — Ну ладно, мне еще ужин готовить. Тебя проводить?

— Не надо. Позвони завтра утром.

Она двинулась к воротам. Беспокойство в душе улеглось, как будто после долгих странствий по неверному миру грез она наконец ступила на твердую землю.

Но несмотря ни на что, в сердце стучались горькие воспоминания. Все последние годы, не желая терять Пассана, она цеплялась за каждую малость, за каждый пустяк. Простой ужин на двоих в ресторане — и ей хватило бы тепла, чтобы продержаться еще несколько недель. Одна улыбка, один ласковый взгляд — и она была бы уверена, что протянет целый день. Но ждать от него даже таких незначительных знаков внимания больше не приходилось. А если ему вдруг случалось расщедриться на нечто подобное, она сама все портила, потому что вела себя как дура. Она слишком истосковалась по любви — так голодный кусает руку, протягивающую ему спасительную пищу.

Наоко порылась в сумке в поисках ключей от машины. Она не плакала — даже слезы принадлежали к другой эпохе. К тому времени, когда она еще о чем-то сожалела и на что-то надеялась.

Его последний аргумент был снабжен прицелом ночного видения. Но на таком расстоянии он не понадобится. Оптическое увеличение могло даже оказаться помехой, но обладание сверхсложным прибором вселяло чувство уверенности. Воспользуется ли он оружием? Пассан не задавался подобными вопросами. Недавние события доказали, что строить планы и делать прогнозы попросту бессмысленно.

Вот уже час он сидел на дереве. Черная майка, черные джинсы, черная ветровка, черный капюшон. Через бинокль ночного видения он наблюдал за расположенной в ста пятидесяти метрах террасой. Слабая остаточная освещенность, усиленная в тысячи раз, создавала в окулярах видимость зеленоватого тумана, словно перенося его в Афганистан, в разгар боевой операции. На самом деле вокруг были лишь слепые фасады домов с двориками и палисадниками, таившие не больше угроз, чем стенды сельскохозяйственной выставки.

Тем не менее Пассан принял позу стрелка, держа палец на спуске: еще один способ самоуспокоения. Чтобы вооружиться, он перерыл свой личный арсенал — табельное оружие у него отобрали. Сейчас на поясе висел «Глок-17», возле щиколотки — «Зиг SP 2022», а сзади, на спине, был заткнут за ремень армейский нож фирмы «Эйкхорн». Он не взял с собой ни мобильника, ни навигатора GPS, ни планшета — ничего из того, что благодаря современным техническим достижениям позволяет засечь местонахождение человека.

Для себя он решил, что будет относиться к Гийару как к врагу в военном смысле слова. Врагу хорошо вооруженному, предупрежденному об угрозе и крайне опасному. К тому же умному — гораздо умнее среднестатистического.

23:30. Ничего интересного. Ни на террасе, ни в самом доме никаких шевелений. Но он знал, что его добыча там. Настороженна, как чуткий зверь. Инстинкт подсказывал ему, что этой ночью будет драка.

После разбередившего сердце разговора с Наоко он быстро накормил детей ужином. Про урок музыки никто и не вспомнил. Потом он уложил их спать и оставил на попечение Фифи, который расположился в гостиной, прямо напротив мониторов, поставленных на журнальный столик. Камеры делали свою работу, микрофоны тоже, сыщики шныряли возле дома, озирая окрестности.