Шут - Эндрю Гросс

Я улыбнулся.

— Добро пожаловать в «Шато де Люк». Вы будете моими первыми гостями!

В тот вечер городок долго веселился, а потом праздник переместился в дом Одо. Ужинать сели за стол, занимавший едва ли не всю комнату. Готовкой занималась жена кузнеца, Лизетт, а помогать ей взялась Мари, жена мельника. Пришли мои самые близкие друзья, Жорж и Шарль, а также отец Лео и другие. И конечно, с нами была Эмили.

Лизетт приготовила особо торжественное блюдо — запеченного гуся. Его подали с морковкой, репой и горохом. Был еще и овощной суп на чесночном бульоне, и свежий хлеб, который мы макали в суп. Вина не нашлось, но священник принес бочонок бельгийского эля, который приберегал в ожидании приезда епископа. По нашим меркам это было редкостное угощение.

Одо играл на дудке, а мы распевали куплеты. Дети танцевали, как на Иванов день. Я развлекал друзей фокусами и акробатическими прыжками. Было весело, и все смеялись от души, включая Эмили. На несколько часов мы забыли и о прошлом, и обо всем плохом.

Весь вечер я то и дело поглядывал на Эмили. Глаза ее блестели, как две маленькие луны. Вместе с нами она хлопала в ладоши и хохотала, когда дети Одо пытались повторить мои кувырки. В ее поведении не было и следа неестественности. Эмили рассказывала о жизни в замке, отвечала на вопросы и нисколько не важничала.

То был чудесный вечер, счастливый вечер, когда между людьми нет никаких барьеров.

Когда все закончилось, я проводил Эмили на постоялый двор. В воздухе уже чувствовался холодок, и она зябко куталась в накидку. Я хотел обнять ее за плечи, но при мысли об этом меня бросало в нервную дрожь.

Мы шли неспешно средь звуков ночи — ухали совы, чирикали на ветках неугомонные пташки. Из-за облачков выглядывала яркая луна.

— Как там Норберт? — спросил я. — Поправился ли после болезни?

— Да, он в полном здравии. Только вот трюк с цепью у него по-прежнему не получается. Жаль, настроение в замке после возвращения Стефена уже не то, что раньше. Куда ни пойди — везде тафуры, а за их спиной герцог.

— Стефен и Анна…

— Анна… — Эмили вздохнула, как будто не зная, стоит ли продолжать. — Мне очень хочется верить, что она поступала так не по собственной воле.

— Вы хотите сказать, что все те ночные налеты на деревни, разорения, грабежи и убийства творились без ее ведома?

Эмили покачала головой.

— Не совсем так. Я лишь хочу сказать, что ею руководил страх. Конечно, это слабое оправдание. Однажды она сказала мне нечто такое, чего я не поняла тогда и не понимаю сейчас. «Если бы я знала, кто такой на самом деле этот шут, он уже давно висел бы на площади или гнил в тюрьме со своей женой».

Я покачал головой.

— Она называла тебя трактирщиком-крестоносцем. Поэтому они схватили твою жену. Но, как утверждает Анна, она даже не подозревала, что трактирщик и ты — одно и то же лицо.

— Но зачем? Зачем я им нужен?

— Потому что ты «владеешь величайшей реликвией христианского мира». И даже сам об этом не догадываешься. — Эмили наклонила голову и лукаво посмотрела на меня. — По крайней мере, так говорит Анна.

— Величайшей реликвией христианского мира? — Я горько рассмеялся. — Они что, рехнулись? Посмотрите! У меня же ничего нет. А все, что было, уже отняли.

— Я говорила ей то же самое. Но ведь ты действительно был в походе, Хью. Возможно, они с кем-то тебя перепутали.

К тому времени, когда мы дошли до постоялого двора, Эмили уже дрожала от холода, и я, глядя на нее, едва удерживался от того, чтобы обнять ее, прижать к себе и согреть. Боже, я отдал бы за это все на свете. Даже «величайшую реликвию всего христианского мира».

— А ведь я принесла тебе кое-что, Хью. Оно у меня здесь.

Мы вошли внутрь. Камин пылал вовсю, и Елена уже спала на своей кровати. Эмили подняла с пола дорожный мешок.

Развязав шнурок, она достала кожаный мешочек, а из него деревянный ящичек размером в две мои ладони. Он был украшен искусной резьбой, свидетельством работы настоящего мастера, а на крышке была вырезана буква «К».

Передав ящичек мне, Эмили отступила на шаг.

— Это принадлежит тебе, Хью. Потому я и пришла.

Ничего не понимая, я внимательно осмотрел шкатулку, потом сдвинул крохотный засовчик и осторожно поднял крышку.

Глаза мои наполнились слезами. Я понял все сам…

Пепел.

Прах Софи.

— Ее тело кремировали на следующий день, — тихо сказала Эмили. — Я собрала прах. Священники говорят, что душа не попадет на небеса, пока тело не предано земле.

Грудь моя стеснилась… к горлу подступил комок. Я глубоко вдохнул.

— Вы даже не представляете, как много это для меня значит.

Я обнял ее и привлек к себе. Ее сердце билось рядом с моим сердцем.

— Как я уже сказала, Хью, это принадлежит тебе.

Я наклонился к ее уху и прошептал:

— Мое единственное сокровище — это ты.

На следующее утро я поднялся рано, еще до восхода солнца. Взял лежавший у кровати кожаный мешочек и тихонько выскользнул из дома.

Под навесом у меня хранились кое-какие инструменты. Я взял лопату. Петухи еще не пропели.

Городок уже просыпался, люди принимались за обычные дела. Возчик впрягал в тележку мула. Из дома пекаря доносился запах свежего хлеба.

Мой путь лежал к холму за местечком.

После того как Софи умерла у меня на руках, мне часто снилось одно и то же. Как я привожу ее домой. Мысль о том, что душа ее страдает, что она так и не получила последнего благословения, не давала покоя. Теперь я наконец мог завершить печальный ритуал. Пусть покоится с миром там, где прожила всю свою недолгую жизнь.

Перейдя речушку вброд, я начал подниматься по крутому склону. Утро уже наступило, мягкий свет оживил лес, на деревьях чирикали птицы. Солнечные лучи пробивались сквозь туманную дымку. Через несколько минут я был на вершине, с которой весь наш городок был виден как на ладони. В домах хлопали двери, кто-то спешил через площадь. Я посмотрел на постоялый двор, где спала Эмили.

Подойдя к раскидистому вязу, рядом с которым была могила моего сына, я опустился на колени. Положил на землю кожаный мешочек. Взял лопату и начал копать. Слезы застилали глаза, и в груди как будто грохотал большой, тяжелый барабан.

— Вот ты и вернулась домой, Софи, — прошептал я. — Теперь вы вместе, ты и Филипп.

Я развязал мешочек и вынул деревянный ящичек с буквой «К». Высыпал легкий, похожий на пыль, прах в только что вырытую ямку и засыпал землей. Постояв немного над могилой, я повернулся и посмотрел на просыпающийся городок.