Упал, отжался! - Михаил Серегин

Тем более – к такому важному объекту, как Шиханы. А все эти генералы из какого-то Черножопья – да вот пусть туда и идут! Генералов в этой армии расплодилось чуть ли не больше, чем в советской, понаехали тут, еще и звонят – а он, майор Маркин, между прочим, один на всех. И перед каждым тянуться не обязан. Но и хамить особо не стоит: кто его знает, может, с непосредственным начальством они там, в Москве, каждый день водку вместе пьют?

– Это почему же? – Грозно сдвинутые брови угадывались без всякой видеокамеры. – Как это – не получится?!

– На учениях ваш взвод, товарищ генерал, – с точно отмеренной дозой злорадства сообщил майор в трубку. – На полигоне, в палатках, и телефон к ним не подвели пока. Так что через часок перезвоните, постараемся к тому времени найти вашего взводного и сюда привезти.

– Вот же херня какая! – Раздражение выплеснулось в комнату дежурного и повисло зловонным облачком. Генерал на полминуты замолчал, хотя Маркину отчетливо было слышно отдаленное бормотание где-то на другом конце провода. Видимо, срочно принималось какое-то особо важное решение. Просто так генералы в третьем часу ночи не совещаются. Наконец раздраженный голос снова толкнулся в уши: – В общем, времени у меня нет каждый час дозваниваться, поэтому бери своего помдежа, швыряй в машину, пусть едет и поднимает взвод по тревоге. Кончилась у них учеба, с вашим начальством я потом сам разберусь. Через четыре часа из Энгельса, с военного аэродрома, уходит пустой борт в нужном направлении – пусть грузятся со всем, что положено, и летят домой, работа ждет. Передай, что они как хотят, так и успевают, но этим бортом должны отправиться, спецрейса им не будет! Все понятно?

– Так точно, товарищ генерал! Поднять по тревоге, со всем, что положено, через четыре часа самолет из Энгельса – и домой. Звонил генерал Дубинин.

– Правильно. – Голос из Москвы несколько смягчился. – Действуйте, дежурный!

– Есть действовать! – ответил майор коротким гудкам. Некоторое время сонно смотрел на трубку, потом повернулся к своему помощнику: – Значит, так, берешь «бобика» и чешешь на полигон, в лагерь. Находишь там взвод химразведки из... мать его, опять забываю... Черноречья, что ли? В общем, из чего-то черного, сами знать должны. Командир – лейтенант Мудацк... нет, Мудрецкий, тот самый, что вчерась с Копцом бээрдэму из говна тащил. Поднимаешь по тревоге от имени генерала Дубинина. Пусть берут все хозяйство, что им полагается, и срочно мотают в Энгельс, на аэродром, оттуда их самолетом домой перекинут. Пока собираются, останешься с ними, проводишь до КПП и точно засечешь время, когда они уехали... Хотя нет, отставить, прямо оттуда мне отзвонишься. Вдруг эта дубина снова позвонит? Так, ноги в руки – и вперед!

* * *

Под дождь очень хорошо спится. Под мелкий, неназойливый летний дождик. Особенно если лежишь в теплой, уютной палатке после тяжелого суматошного дня, а впереди – еще один такой же. А может, и не один, это уж как прикажут. И само собой разумеется, что просыпаться в этом случае не хочется просто категорически. Ну в упор не хочется, и все. Не желает организм выводить задерганную нервную систему из глубокого защитного торможения.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, подъем! Тревога, товарищ лейтенант!

Мудрецкий приоткрыл один глаз и обнаружил над собой бледное до синевы лицо Простакова. Потом попытался взглянуть на часы, не обнаружил на них циферблата и простонал:

– Который час? Времени сколько, а?

– Полтретьего, товарищ лейтенант. – Судя по голосу, Простаков был близок к панике, а это случалось не так уж часто. – Тревога, товарищ лейтенант!

– Какая на хрен тревога, ты чего несешь?! Какая тревога в полтретьего, проверяющие раньше пяти не вернутся! – Мудрецкий начал нашаривать поблизости что-нибудь тяжелое, чтобы отогнать назойливого Гулливера и снова погрузиться в мягкий и тихий мир.

– Подъем, лейтенант! Боевая тревога!

Новый голос был совершенно чуждым дремлющему сознанию, но офицерские нотки в нем угадывались безошибочно. Даже спросонок. Юрий проснулся сразу и окончательно. Вскочил, потряс головой и ошалело уставился на нависшего над ним незнакомого старлея с красной повязкой на рукаве.

– Вы лейтенант Мудрецкий, так? Поднимайте взвод и готовьтесь к выдвижению, со всем штатным имуществом, – сухо приказал помощник дежурного по части. – Через четыре... нет, уже через три с половиной часа вас будет ждать самолет на военном аэродроме города Энгельса. Знаете, где это?

– Конечно, знаю, – кивнул Мудрецкий. – А в чем дело, собственно?

– Это уж вам виднее. – Старлей пожал плечами. – Только что звонил генерал Дубинин из Москвы, передал вам приказ – грузиться в этот самолет и лететь домой. В это ваше... как его... Черноречье, что ли? Там вас какая-то срочная работа ждет.

– Чернодырье, – уточнил Мудрецкий. Где-то он уже встречал это название – «Черноречье», и было с ним связано что-то не совсем хорошее. То ли в книжке читал, то ли по телевизору слышал. Уточнять было некогда. Больше всего удивляло то, что в Чернодырье отродясь не было аэродрома, способного принять транспортный самолет. Правда, неподалеку располагались вертолетчики – может, их вертолетом решили перебросить? Подальше и побыстрее с глаз начальства, пока чего еще не натворили? Но если вертолетом – тогда с техникой как? Без машин к Стойлохрякову лучше не возвращаться. Лучше сразу без парашюта прыгнуть, и все равно с чего – с самолета или с вертолета... – Товарищ старший лейтенант, а технику брать, не сказали?

– Сказали – брать все, – отрубил красноповязочный. – Вы будете взвод поднимать, лейтенант?!

– Леха, давай! – скомандовал Юрий и привычно заткнул уши.

– Взво-од, па-адъе-ом!!! – разнесся по полигону рев подстреленного динозавра. – Ба-аевая тре-эво-ога-а!!!

Сочные народные выражения, раздавшиеся в соседней палатке, Мудрецкий услышал, даже не убирая пальцы из ушей. Впрочем, выскакивающих под ночной дождь химиков он успел встретить не только одетым, но и затянутым во все полагающиеся ремни.

– Резинкин, на бээрдэму, Кисляк, в «шишигу»! Заводи! Простаков, в мою палатку, хватаешь наши ящики с бэ-ка и приборами, тащишь в кузов! Только не кидай, осторожно положи! Остальные – на выход с вещами! Все свое упаковать, все чужое оставить, и смотрите, не перепутайте, мы сюда можем не вернуться! Палатку не убирайте, некогда, местные сами свернут!

Фыркнули и зарокотали моторы, зажглись фары – очень кстати зажглись, поскольку в полной темноте любая спешка неизбежно превращается в суету. Совершенно излишнюю и бесполезную. А так – пусть не сразу, пусть не столь слаженно, как это изображают в показушном кино, но через десять минут обе машины взвода уже выбирались вслед за «УАЗом» помдежа с раскисающей полигонной грунтовки на тот самый асфальт, который когда-то привел их в палаточный городок.

В кузове «шишиги» трясся и расползался под лавки ворох самых разных вещей – от полупустых ранцев, которые так и не успели толком упаковать, до одеял, к которым химики так привыкли, что уже считали своими. Тем более что те самые шмотки, которые должны были в строгом порядке разместиться в рюкзаках, почему-то оказалось гораздо удобнее вытряхнуть кучей из всех углов на эти одеяла и потом одним узлом перекинуть через задний борт... Там же громыхали ящики с приборами, сумки с противогазами, еще какие-то короба, коробки, ящики и ящички, второпях вытащенные из палатки разведчиков вместе с оцинкованным сундуком – хранилищем патронов и различной пиротехники... Антеннка рации торчит, а дальше вторая – ну, не сдали вечером, никто же не знал, что так все обернется! А теперь – кому сдавать? Ничего, армия одна, не переведут имущество на другую часть, так попросту спишут. Тем более – большие учения! Только на вывод войск из какой-нибудь страны можно списать больше самого разного имущества. И, разумеется, на ввод войск – но война в этом отношении вообще не сравнима ни с чем, это не только интенданту понятно.