Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаральд Граф

На последнем собрании, когда на основании большинства голосов было решено возвратиться в Севастополь, команды потребовали, чтобы, ввиду ликвидации флота, их обеспечили путём выдачи жалованья за несколько месяцев вперёд, тем более что денежные суммы флота легко могли попасть в руки большевиков или быть отобраны немцами. Командующий объявил, что в денежные дела он вмешиваться не будет, а предоставляет решить вопрос финансовой комиссии при интенданте штаба флота. Комиссия эта, в состав которой входило несколько офицеров, но были и представители от команд, постановила выдать всем жалование за пять месяцев вперёд и, кроме того, ещё пособие в виде пенсии в зависимости от числа лет службы. Эти суммы было приказано принять судам от интенданта флота по требовательным ведомостям, а именные раздаточные ведомости с расписками представить в штаб.

К вечеру 15 июня обстановка на флоте была следующая. Командующим было приказано флоту к 9 часам утра быть на первом положении (положение № 1 предусматривает часовую готовность к съёмке). В действительности же готовились к съёмке с якоря лишь оба дредноута, миноносцы «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Живой» и ещё несколько миноносцев, которые хотя и колебались, но тоже собирались в поход. На остальных миноносцах, главным образом на 3–м так называемом «ушаковском дивизионе» («Керчь», «Калиакрия», «Гаджибей» и «Фидониси»), всё время шли сплошные митинги с участием разных посторонних лиц. На них особенно выделялся своими демагогическими выступлениями всё тот же старший лейтенант Кукель. Тем не менее казалось, что в последнюю минуту с якоря снимутся все корабли, ибо в таких случаях всегда торжествует стадное начало. Хорошо помня опыт Севастополя, начальник Минной бригады и командиры «Поспешного», «Беспокойного» и «Дерзкого» решили с утра, не ожидая приказаний, выйти на внутренний рейд, где и встать. Самое главное — надо было оторваться от берега и подать пример. Весь вечер 15–го и ночь на 16 июня с кораблей сходили на берег с вещами матросы, не согласные возвратиться в Севастополь. Главным образом это был элемент, у которого, так или иначе, рыльце было в пушку.

Весть о предполагаемой съёмке с якоря облетела весь город и заводы. Утром на следующий день, после целого ряда митингов, из города и с заводов к пристаням потянулись тысячные толпы народа с плакатами и красными знамёнами с целью отговорить флот от ухода.

К утру 16–го развели пары оба дредноута, «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Живой», «Пылкий» и вспомогательный крейсер «Троян». На остальных же судах команды продолжали метаться и не знали, что делать: люди то сходили на берег, то переходили на суда, готовые к походу, то вновь возвращались на свои миноносцы и начинали разводить пары, как например, «Пронзительный», «Фидониси», «Гаджибей» и другие. К этому времени к миноносцам подошла толпа манифестантов, и опять начался митинг. Многие матросы из числа колебавшихся стали покидать суда. Стало ясно, что если миноносцы немедленно не оторвутся от берега, то ни один из них не уйдёт. Между тем на те миноносцы, которые уже были почти покинуты командами, бросилась толпа и стала их грабить. Момент был критический. Поэтому «Дерзкий», «Поспешный» и «Беспокойный» снялись с якоря и под крики, проклятия и угрозы наседавшей, неиствовавшей толпы вышли на внутренний рейд, где встали недалеко от флагманского корабля «Воля».

В то время как часть толпы на берегу облепила оставшиеся у пристаней миноносцы с «Керчью» во главе, на которой, очевидно, под руководством Кукеля всё время поднимались сигналы вроде: «позор и смерть судам, идущим в Севастополь», «изменники и предатели, одумайтесь» и так далее, другая многотысячная толпа направилась по внешним молам к дредноутам. На «Воле» представители этой толпы были встречены старшим офицером, который заявил, что он не может разрешить никакого собрания команде, потому что она занята судовыми работами, проводил их до трапа и на шлюпке отправил на берег. К сожалению, на «Свободной России» не были заблаговременно убраны сходни, а потому представителям толпы и рабочим удалось проникнуть в команду этого корабля. На «России» команда была менее стойка, чем на «Воле», и путём митингования удалось создать в ней раскол. Машинная команда почти в полном составе объявила о своём нежелании идти в Севастополь.

Атмосфера на рейде всё больше сгущалась, и суда, вышедшие из повиновения командующего, уже выказывали явно враждебное отношение к тем, что решили идти в море. От них, а также от различных революционных организаций всё время на катерах подходили многочисленные депутации, которые пытались заставить уходившие миноносцы вернуться к берегу. Команды начали сильно волноваться.

Не было сомнения, что если суда простоят ещё хоть немного на внутреннем рейде, то, если не вся команда разбежится, во всяком случае, уйдёт такая её часть, что выход в море сделается невозможен. Однако командующий медлил уходить, так как всё ещё надеялся, что в конце концов с ним пойдут и остальные корабли. Кроме того, надо было ещё подождать «Свободную Россию», которая принимала с транспортов уголь и нефть.

Около часу дня командующий поднял сигнал: «Сняться с якоря и выйти на внешний рейд». За флагманским кораблём сейчас же снялись «Поспешный», «Беспокойный», «Дерзкий» и «Живой», взявший вдобавок на буксир покинутого командой «Жаркого». Эти два миноносца почти всю войну проплавали вместе, и команда «Живого», на который перешло несколько человек с «Жаркого», не пожелала бросить своего боевого товарища на произвол судьбы. Кроме того, на внешний рейд вышел ещё вспомогательный крейсер «Троян», а несколько позже — «Пылкий». Все эти суда стояли на якоре кабельтовых в пяти от входных маяков.

При выходе из гавани со стороны революционных организаций были сделаны ещё последние попытки помешать уходившим судам, а именно: на катере пробовала подходить какая‑то кучка людей, говорившая, что получены новые телеграммы, из которых будто выяснилось, что весь вопрос с уходом и потоплением судов — это немецкая провокация; призывали не слушаться своих офицеров и так далее. На всё это команды отвечали лишь бранью. Вообще, стоило только дать машинам ход, как люди заметно успокаивались.

Выходить из гавани судам приходилось под дикий рёв и проклятия огромной толпы, собравшейся на оконечностях обоих молов, что тоже сильно нервировало команды. Суда не были оставлены в покое и на внешнем рейде, где до самого вечера всё время на катерах и шлюпках подходили к кораблям разные тёмные личности, пытавшиеся уговорить их вернуться.

Ввиду того, что на «Поспешном» было больше всего нефти, то командующий приказал ему подойти к «Воле» и перекачать на неё часть запаса. Приблизительно в это же время на «Волю» неожиданно прибыли с берега Глебов–Авилов и Вахрамеев. Они тоже просили командующего не уходить, а подписать приказ о потоплении судов. Командующий наотрез отказался от такого предложения. Тогда комиссары решили обратиться к команде, но сами это сделать не рискнули, а послали говорить с ней бывшего председателя судового комитета «Воли», тоже стоявшего за потопление судов и покинувшего свой корабль перед выходом на рейд. Едва тот раскрыл рот, как команда стала уже кричать, что и его, и комиссаров необходимо выкинуть за борт. После такого приёма он, Глебов–Авилов и Вахрамеев спешно спустились по штормтрапу на катер и отвалили от борта. Из их слов стало известно, что для выполнения приказа об уничтожении кораблей Совнарком срочно командировал в Новороссийск члена Морской коллегии Раскольникова.