Почему любовь уходит? Социология негативных отношений - Ева Иллуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неясные желания
Сексуализация взаимодействий по сути своей подразумевает отношения между телами. Поэтому неудивительно, что эпистемология сексуальных контактов имеет некоторое сходство с другой этикой, также регулирующей тело, а именно с этикой медицинской, которая, как и сексуальная, ставит согласие в центр взаимодействия между двумя сторонами — пациентом и врачом. И сексуальная, и медицинская этики все чаще рассматривают тело как сущность, которую нельзя присваивать, подвергать насилию, использовать в чьих-либо интересах и чьи права нельзя ущемлять, как сущность, которой требуется полная осведомленность и согласие владельца тела. Согласие является философской и правовой предпосылкой медицинских и сексуальных договоров. Это еще не сам договор, а его предварительное и непременное условие. Согласие обусловлено предпосылкой, что субъект может и должен понимать смысл и последствия своего решения позволить другому овладеть своим телом, доставить удовольствие или причинить боль. Однако между сексуальной и медицинской этикой существует важное различие: тогда как врач и пациент, как разумно предположить, хотят одного и того же — здоровья пациента, в сексуальной сфере каждое тело имеет собственные желания, которые могут либо совпадать, либо расходиться. Я могу согласиться на поцелуй, но не на половой акт. Или я могу согласиться на половой акт, если предполагаю, что это начало отношений, а не секс на одну ночь. Именно тот факт, что желания могут разойтись в любой точке сексуального взаимодействия, отличает идею согласия в сексуальных отношениях от согласия пациента и делает ее гораздо слабее, чем в большинстве областей, где оно необходимо. В статье о «сером» изнасиловании (основанном на психологическом принуждении. — Прим. пер.) известный автор Лора Сешнз Степ приводит красноречивый пример:
Алисия попросила своего однокурсника Кевина стать ее «платоническим кавалером» на вечернем собрании студенческого женского общества. Они вдвоем отправились сначала на ужин с друзьями, а потом на танцы. Она помнит, что они напились, но она не сказала бы, что до беспамятства. После танцев они пошли в комнату Кевина и в какой-то момент начали целоваться. Она прямо сказала ему, что не хочет, чтобы дело дошло до секса, и он согласился. Но через несколько минут он толкнул ее на диван и навалился сверху. «Нет. Перестань», — мягко попросила Алисия — слишком мягко, как сказала она себе позже. Когда, не обращая внимания на ее просьбу, он все равно вошел в нее, она вся напряглась и попыталась отрешиться от происходящего, пока все не закончилось. Затем он заснул, а она ушла в свое общежитие, «испытывая это мерзкое чувство, когда не знаешь, что делать и кому рассказать, и не понимая, твоя ли в этом вина». Хотя Алисия ощущала себя изнасилованной — ведь она не хотела заниматься сексом с Кевином — она не была уверена в том, что другие посчитали бы это насилием414.
Я выделила фразу «она не была уверена в том, что другие посчитали бы это насилием», поскольку она явно свидетельствует о том, что этой женщине, которая действительно была изнасилована, трудно с нормативной точки зрения оценить насилие, совершенное мужчиной, так как она не уверена в том, достаточно ли четко она сформулировала отсутствие согласия. Эта трудность обусловлена тем фактом, что сексуализация заведомо предполагает сексуальное желание и значительно усложняет возможность сформулировать его отсутствие самому себе (или другому человеку). И хотя обеспечение правопорядка и всеобщее осознание недопустимости изнасилований возросли, культура сексуализации определяет людей с точки зрения их готовности заниматься сексом, превращая сексапильность и сексуальную активность в критерии ценности, придавая отсутствию сексуального желания менее законный статус и делая его менее понятным и для самого человека, и для других. То, что у этой женщины возникли трудности с оценкой совершенного над ней насилия и внятности изложения ее собственного несогласия, свидетельствует о том, что ее воля подавлена и сбита с толку конкурирующей нормой сексуализации и естественностью мужской сексуальной силы в виде его сексуального желания. Согласие предполагает наличие воли, не подверженной давлению. Тем не менее остро ощущаемое давление, оказываемое культурой, которая определяет ценность с точки зрения сексуальности и мужской сексуальной власти, делает незаконным или непривлекательным отсутствие сексуального желания (это касается и женщин, и мужчин). Если секс является целью свиданий, если ему придается мало эмоционального значения или не придается значения вообще, если он оторван от более широких представлений об индивидуальности и ему не присуща взаимность, согласие становится «случайным», предполагаемым, а не запрашиваемым, и рассматривается как действие, не имеющее глубокой связи с сущностью личности. Само культурное определение случайного секса — спокойный, легкий, эмоционально отстраненный, не имеющий четких определенных рамок, подчеркивающий сексуальную удаль и активность — делает согласие «случайным», то есть предполагаемым, а не гарантированным. При этом оно делает желание женщины невразумительным, неясным для нее самой, поскольку нормы сексуализации требуют постоянной сексуальной доступности женщин. Сексуальная свобода, за которую боролись, в свою очередь сама стала нормой давления.
Более того, поскольку сексуальное согласие коренится в теле, оно обходит стороной эмоциональное содержание отношений. Вопрос о том, на что именно мы соглашаемся в эмоциональных отношениях, гораздо менее ясен, чем в сексуальных. Понятно, на что соглашается мазохист в сексуальных отношениях, но гораздо менее ясно, на что именно соглашается неудовлетворенная или оскорбленная женщина, если она вообще согласна. Поскольку мужчины и женщины занимают разное положение в сексуальной сфере, они по-разному заключают сексуальные и эмоциональные договоры. Вот убедительный пример этому утверждению — Кэролайн, двадцативосьмилетняя студентка из Голландии, изучающая архитектуру и живущая в Париже:
КОРР.: У вас есть парень?
КЭРОЛАЙН: Еще два месяца назад у меня был один, как бы это сказать, парень наполовину.
КОРР.: [смеется] Почему наполовину?