Перезагрузка времени - Отто Шютт

Почти сразу принялись допрашивать. Поначалу к нему проявляли какое-то подобие беспристрастности, но постепенно допрос упрощался, скатываясь к угрозам. Когда ненадолго оставляли в покое, он проваливался в полубредовый сон, в котором продолжались беспощадные допросы. В очередном кошмаре его расстреляли. Но даже это страшное сновидение ему не дали досмотреть. Его разбудили. Пронизывающий скрипом голосок заставил глядеть в экран и слушать:

– Мы скоро получим ордер на вскрытие твоей черепушки и по очереди прозвоним каждый нейрон. Мы докопаемся до правды. Говори, где ваше логово!

Экран неприятно мигал, выплёвывая нагромождение картинок ― отвратительных, чудовищных изображений, от которых урчало в животе. Серж хотел отвернуться, но гипнотическое мелькание кадров затягивало.

– Я один, ― отчеканил он.

– Вы ходите стаями. Где прячутся остальные?

– Я ― одиночка.

Вопросы отличались от предыдущих. До сих пор их интересовали иные факты: откуда он, когда пришел, встречал ли повстанцев в заброшенных землях.

– Со мной никого нет, ― повторил он, упираясь руками по обе стороны от экрана, чтобы не упасть от накопившейся усталости. На несколько секунд динамики затихли, а затем взорвались оглушительным скрежетом:

– Лжешь! С кем из жителей Пусана ты вступал в контакт?

– Ни с кем.

Среди мигающих картинок проскочил лик миловидной девушки. Юмису.

– Кто твои сообщники в Пусане? ― вопрос прозвучал еще резче.

Холодный пот расчесывал спину, веки будто смерзлись. От эпилептического мерцания было не оторваться: бездна картинок выуживала из подсознания затаенную правду, прорывающуюся через непроизвольные реакции. Вытекающие воспоминания не замаскировать и не утаить ― сквозь надуманную пустоту прорывался лик Юмису. Он замазывал его краской галлюциногенного вымысла, смешивал с фантазиями, но тот обходил фиктивные преграды, вытягивая за собой вереницу его родных.

Вопрос проскрипел повторно.

Серж прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

– Смотри прямо!

Сжав кулаки, он уставился в пульсирующую синеву экрана. Мобилизованная воля к сопротивлению переключила какой-то внутренний рычаг ― и вдруг рухнули стены темницы. Он перенесся на пустынную улицу заброшенной корейской столицы. Ни людей, ни гомункулов, ни роботов. Он совершенно один, среди дубленых шкур пустых зданий и корявых деревьев. Не слышно ни птиц, ни завывания северного ветра, приносящего с заброшенных земель цементный песок. Воображение нарисовало проникновенную реальность, спасительную реальность, в которую он искренне поверил.

– В этом мире я один-одинешенек, ― зашевелились ссохшиеся губы.

– Обманщик! Ты же знаком с Юмису, ― гавкнули динамики.

– В безлюдном городе никого нет.

– Сергей Белкин, ты отправишься в самую жестокую резервацию на Камчатке.

Лихорадочная дрожь забила по мышцам. Он ударился лбом в рябящую картинку, беспомощно царапая гладкие стены. А что если он случайно зашел на ее презентацию и больше они не виделись? Или списать все на плохую гомосапскую память? А если Юмису проболталась о похищенных ученых? Поэтому его так быстро задержали? Он свалит все на нее. Она виновата не меньше, это она заманила тех болванов. Тогда почему Кси не знает, где они? Или знает, но проверяет…

– Твое последнее слово, пока не поздно.

– Вы с кем-то меня перепутали.

Допрос прервался.

Как бы чахлый ночник ни раздвигал тусклым бликом тесноту кутузки, в глазах потемнело, а от мерзкого голоска звенело в ушах. Он рухнул на протертый гелевый матрац, хотел провалиться в сон ― пусть даже кошмарный, нервозный, ― но мозг, отравленный страхом, отказывался сдаваться. Ужас неизбежной смерти визуализировал крупные планы расстрельной ямы, куда падает его тело; оно гниет под открытым небом, распухает от дождя и обклевывается птицами; его родные бросаются на поиски и попадают под гусеницы корпоратократии, судьи которой выносят обвинительный вердикт с помощью беспощадных алгоритмов, созданных для истребления людей.

В одиночный склеп не доносилось ни шарканья конвоиров, ни криков других заключенных. Ни единого звука. «Может, они поверили и отпустят меня?» ― наивные фантазии бессознательно подпирали затравленную психику, цепляющуюся за любую надежду. Истина, что живым ему не уйти, лежала где-то рядом.

Щелкнул электронный замок. Сердце высекло искры паники. Дверь еще не отъехала в сторону, как на него снизошло озарение. Отец будто стоял рядом и говорил: «Прими бой с гордо поднятой головой, даже когда проиграл. На коленях свободы не выпросишь».

Он сжал кулаки, отчего хрустнули побелевшие костяшки. Он не доставит им удовольствия видеть себя сломленным. Они не способны на человечность, безразличны ко всему, как холодная земля, что окропится его молодой кровью, но он не покажет своих страхов, он набросится и погибнет в бою.

Коридорный свет ворвался в душную коморку. Он не смог преподать им урок настоящего героизма. Остолбенел, как последний, ничтожный трус. Хорошо, что отец не видел тщедушности своего первенца.

– На выход. К тебе посетитель.

Пристыженный собственным малодушием, Серж плелся под мертвенно-блеклыми рельсами освещения. Его втолкнули в комнату для свиданий. В помещении, кроме нескольких стульев и стола, намертво зафиксированных к полу, пестрел кричащий лозунг: МЫ ДЕЛАЕМ ЧИСТУЮ СОВЕСТЬ.

Юмису, поправив складку обтягивающего платья в тон ее ядовито-красной сумочки, улыбнулась ― не как местные, экономившие на проявлениях доброты, а широко и открыто ― и протянула руки для объятий. Серж не сразу понял ее намерения. Сделав недоверчивый шаг в ее сторону, он растерянно замер. Щелчком пальцев она поманила его к себе.

Они обнялись. Это было сравнимо с тем, как если бы он положил гудящую голову на мягкую подушку из свежескошенной травы, пахнущей мать-и-мачехой. После долгих бессонных ночей этого так не хватало.

– Все позади, ― прошептала она, поглаживая его плечо. Баюкающий голос пролился ровно, несмотря на тяжелое дыхание и бешеный галоп сердца.

– Я ничего не сказал.

– О чем ты, милый? ― она отстранилась, но взгляд был по-прежнему теплым.

– …потому что не о чем было говорить, ― поправился он.

– А у меня отличная новость. Тебя освобождают.

Какая-то недосказанность застыла в ухмылке ее пластилиновых губ. Он не успел обрадоваться, как холодный официоз заявления разрушил мимолетные иллюзии:

– Ты получаешь свободу под мою ответственность.

– Что ж, дамочка, спасибо и на этом. Хоть до суда погуляю на свободе.

– Судить? За что тебя судить?

– За что-то плохое? ― предположил он, а в мыслях прогудело: «Это проверка».