На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин

Глава 2

Той осенью я часто выбирался за город, в одну деревушку, где нашел поляну, на которой обитали совы. Я иногда ездил кормить их. Платил местным мальчишкам по десять рублей за каждую пойманную мышь, поэтому один из них, на удивление свободно ориентирующийся в русской классической литературе, прозвал меня Базаровым. В прошлый приезд я дал ему двести рублей, чтобы он купил себе новую книгу, а потом узнал от его друзей, что этот стервец потратил все деньги на сигареты. Наверное, я должен был разозлиться, но сам когда-то был точно таким же.

Однажды, когда я только вернулся из одной такой поездки, мне позвонил Егор Анохин:

— Не знаю, что ты собирался делать сегодня, но придется отложить, — бескомпромиссно заявил он.

— Почему это?

— Игорь и Колиенко приезжают в город.

Игорь и Колиенко — двое парней из Москвы, с которыми мы познакомились несколько лет назад. Они исколесили, пожалуй, каждый город в центральной полосе и непременно устраивали там дебош. Полгода они катались, а остальные полгода оседали в столице и работали, как черти в поту, чтобы, как только сойдет снег, снова пуститься галопом через всю страну. Одному Богу было известно, как эти двое сдружились. Игорь — низкорослый худощавый интеллигент с рыжеватой бородой до самой груди и тихим мягким голосом. Он всегда был тактичен и вежлив, и даже с бездомным на улице общался так, словно перед ним был великосветский господин. Жил он с матерью, заботился о своих кошках и давал им странные клички вроде Адмирал Ли или Китти-Принцесса. Жизнь Игорь посвятил путешествиям и весьма странной любви к девушке из Петербурга. Каждый месяц он то бросал все и ехал к ней, полный высоких чувств, то приезжал обратно и клялся, что больше никогда не вернется, но через месяц история повторялась. Колиенко же был куда приземленнее. Высокие материи его не интересовали, а к жизни он относился просто. Бродил всюду, большой и добродушный, с лицом воришки, которого вы застали ночью в своем доме, а он, разведя руками, говорит вам: «Вы все не так поняли». Но когда эти двое сходились вместе — смесь выходила гремучая. Все вокруг них кипело и двигалось в легком, ненавязчивом стремлении жить. А они лишь посмеивались и мчали в следующий город, крича каждому встречному: «Готов ли ты к высадке московского десанта?!». Их появление сулило мне бессонную ночь.

Я и Анохин долго крутились на вокзале, ожидая прибытия. Полиция то и дело поглядывала на нас, и мы уже начинали нервничать, как вдруг прибыл поезд и эти двое вывались наружу с рюкзаками на плечах и довольными ухмылками, в один голос спрашивая: «Ну, и как вы здесь варитесь?». Отголоски войны не доходили до них, лишь мелькали какие-то кадры в телевизоре, на которые никто не обращал внимания. Им казалось, что и в Белгороде все было как раньше.

Прямо с перрона мы двинулись в бар. Анохин и Колиенко вспоминали армейские деньки, а мы с Игорем говорили о чем-то, сейчас и не вспомнить, о чем. Ночью мы решили пойти в парк. Анохин был пьян — кричал и смеялся. Игорь и Колиенко по очереди говорили: «Как бы на полицию не нарваться», — а я пытался им втолковать, что посреди провинциальной тиши никому и в голову не придет, что прямо сейчас, в центре города, четверо парней сходят с ума. Анохин тем временем, подчиняясь своему извечному желанию действовать наперекор, залез на мост и во все горло закричал: «Что ж нам делать с пьяным моряком?».

Через четверть часа мы уже шли по темным аллеям и рассказывали друг другу обо всем, что произошло за год. Без хвастовства и желания выделиться, просто делились историями, в которые и поверить-то сложно. Игорь и Колиенко покидали город утром, и нужно было рассказать обо всем, ведь никто не знал, когда мы встретимся снова.

Ближе к трем часам ночи мы пошли к нашей общей знакомой, Юле Клочковой, у которой Игорь и Колиенко договорились остаться на ночь. Я взялся проводить их, хотя прекрасно знал, что придется потом возвращаться через весь город пешком. Но я ничего не мог с собой поделать, поскольку с детства имел дурную привычку излишне волноваться о людях. Анохин увязался с нами и остался на ночь у Юли, а утром вместе с ними поехал в Москву проведать наших старых друзей.

Возле дома Юли Клочковой они предложили мне остаться с ними до утра, но я отказался, поскольку на следующий день обещал проведать Свиренко и Кат. Кат не любила, когда я приходил помятый. Но по дороге домой я зацепился с двумя подвыпившими парнями и между нами завязалась драка.

Следующим утром я проснулся с ужасной головной болью и распухшим глазом. Слонялся до обеда в домашних тапочках и не мог понять, как Анохину удалось втянуть меня во все это. Вечером я купил бисквитный торт и поехал к Свиренко. Кат встретила меня на пороге и, не скрывая волнения, спросила:

— Что случилось?

— Ерунда, — отмахнулся я.

Она терпеть не могла драки. Наши выходки всегда были ей чужды. Она часто говорила: «Я ведь знаю, что ты совсем не такой. Ты мягкий и добрый. К чему все эти глупости?», — а я никогда не знал, что ей ответить.

Вскоре домой вернулся Свиренко. Весь вечер мы сидели в их старой квартирке, и я говорил Свиренко о том, как ему повезло. Вот только он никогда меня не слушал. Он не хотел брать на себя ответственность за других. Не хотел работать. Он считал себя жертвой общества, которое украло его свободу. Весной 2016-го он бросил Кат, положив тем самым конец и нашей дружбе, потому что я не хотел иметь в своем окружении человека, способного так запросто выбросить человека, которому горячо клялся в вечной верности. К тому же, между мной и Кат вскоре закрутился роман, и это осложнило все еще сильнее. После ухода от Кат, у него была череда женщин, за счет которых он жил. С одной из них он даже переехал в Крым, где делал свистульки из глины и пытался продать их туристам. Затем он перебрался в Санкт-Петербург, с мечтами о покорении театральной сцены, но в итоге стал вебкам-моделью. Но в тот вечер мы еще не знали всего это.

Домой я возвращался, когда на горизонте еще пробивались последние лучи. Это была тихая сентябрьская пора, когда днем еще греет солнце, а ночью