Шукшин - Владимир Коробов

«– Так, – продолжал Павел Владимирович, – он познакомил меня с безвестным самоучкой Федей—балалаечником (его фамилия – Телецких. – В. К.), игравшим на Алтае на свадьбах. Напел мне несколько его мелодий, потом и в моем присутствии этот очень талантливый человек сыграл на балалайке и спел (этого Федю все вы видели в начальных кадрах «Печек—лавочек»). А Шукшин сказал мне: «Вот Федя сымпровизировал, а ты сделай из этого, что надо, особенно финал фильма. Сделать мелодию надо в таком задумчивом плане, будто Ивана Расторгуева (он вернулся с курорта на родину и сидит на пашне) слушает сама земля, будто он разговаривает с землей…» На этой же, от Феди—балалаечника пошедшей теме был сделан вальс в «Калине красной» (сцена поездки к матери). Кстати говоря, Шукшин очень любил этот вальс, он у него ассоциировался как бы с лейтмотивом собственной жизни…

Кто еще так внимателен из режиссеров к музыке в кино – сказать не берусь: ведь Шукшин, бывало, целые части монтировал под готовую музыку, то есть чем—то и поступался, а этого в кино почти не бывает… По правде, я его считаю своим соавтором, до сих пор считаю – и в новых своих работах, – ведь на всю жизнь привил он мне в музыке любовь к народной тематике».

Не надо и комментировать. А припомним хотя бы мощь музыки В. Овчинникова в фильме Бондарчука «Они сражались за Родину». Какая глубина родилась из незатейливой песенки «Я возвращаю ваш портрет…»! А ведь это отчасти – тоже шукшинская работа…

Но если и не такие эмоциональные, то во многом столь же неожиданные признания могли бы мы услышать и от художника многих шукшинских фильмов Ипполита Но—водережкина, и от оператора двух последних его картин Анатолия Заболоцкого, и от многих—многих других, хоть сколько—нибудь общавшихся с Шукшиным на съемочной площадке.

Не только замыслом, творческим горением, волей и профессиональным мастерством Василия Макаровича успешно «двигались» любые его киносъемки. Может быть, на первое место мы по праву должны здесь поставить душевные качества Шукшина. Разве возможно было бы при минимуме этих качеств «обращать в свою веру»?! Разве не сердечными, беспредельно щедрыми порывами его одухотворялась работа всех—всех разнообразных и многочисленных кинослужб?! Именно так, и свидетельствами об этом переполнены воспоминания о Шукшине, теряешься даже, какое выбрать.

Ну… пусть будет вот это. Евгений Лебедев: «…все были буквально влюблены в Василия Макаровича – и те, кого снимали, и те, кто снимал. По сценарию я должен был ездить на мопеде, и ездил, и разбил себе ногу, но продолжал сниматься, потому что все готов был сделать для Шукшина. И другие – так же. На площадке, в отличие от многих групп, где я снимался, не существовало границ, отделяющих творческих работников от производственников. Не помню я и разговоров о дисциплине: она казалась естественной, как бы закономерным следствием того очевидного обстоятельства, что все заняты делом…»

* * *

Первый фильм Шукшина и поныне (а ведь со времени выхода его на экраны минуло двадцать лет) смотрится с большим интересом, хотя не раз уже показывался по телевидению и практически не сходит с кинопроката. Причем зритель воспринимает картину «Живет такой парень» не как повествование о «днях минувших», не как «один из лучших советских фильмов начала шестидесятых годов» (хотя все реалии, вся атрибутика принадлежат именно тому времени), а как современный, очень и очень сегодня необходимый фильм, ибо утверждает он как одно из самых необходимых человеческих качеств – доброту. Грош цена всему остальному в человеке, если он не щедр сердцем, не «распахнут» навстречу людям, не готов в любую минуту прийти к ним на помощь. (Мысль не новая, но весьма и весьма остро звучащая в наш регламентированный, не располагающий к длительному общению между людьми век.) Многие зрители на многочисленных вечерах, посвященных памяти и творчеству Шукшина, особенно тех, что проходили (и проходят!) в рабочих клубах и дворцах культуры, говорили о том, что для них Пашка Колокольников стал родным человеком. Отсюда, забегая слегка вперед, можно сделать вывод, что фильм «Живет такой парень» воспринимается ныне более «по—шукшински», точнее и глубже доходит до зрителя, нежели в первые годы после своего рождения (и такова, пожалуй, судьба всех шукшинских фильмов, кроме «Калины красной»).

Первая книга Василия Макаровича нынешнему широкому читателю целиком не знакома, но многие рассказы из нее входили в посмертные сборники Шукшина (в том числе выпущенный в «Роман—газете») и отнюдь не воспринимались как «инородные». Более того: и на любительской, и на профессиональной сцене, наряду с «поздним» Шукшиным, зазвучал и «ранний» (к примеру, рассказу «Воскресная тоска» в исполнении артиста А. Кутепова аплодировала искушенная аудитория Центрального дома литераторов).

Но, говоря о первых шукшинских вершинах – ответственнейшее в критике слово! – мы имели в виду не столько книгу как книгу и фильм как фильм, сколько многие яркие и особенно слагаемые его неповторимого художественного метода, направления его стремительного творческого роста, найденные и выстраданные, обретенные и осознанные в процессе работы над книгой «Сельские жители» и фильмом «Живет такой парень». Переход в новое качество этими «первыми вершинами» и был подготовлен, а прорыв «к несбыточному» осуществлен. Шукшин мог тогда еще считаться в творческих организациях молодым писателем и режиссером, который только «обещает», становление таланта которого еще впереди и т. п., но на самом деле он уже внутренне определился, сбылся как художник такой—то и никакой другой. Он уже «сам себе хозяин» в своем искусстве, независимо от того, какое давление извне при этом испытывал, какие человеческие огорчения по этому поводу переживал…

Алексей Прасолов