Пианистка - Эльфрида Елинек

Мать идет к запретному шкафчику в гостиной. Она наливает себе рюмочку ликера, потом еще и еще одну. В ней разливаются усталость и тяжесть. Она опускается на софу, потом наливает еще рюмочку. За дверью дочери что-то растет и множится, словно раковая опухоль, продолжающая свой рост даже тогда, когда ее обладатель давно умер. Мать продолжает пить ликер.

Вальтер Клеммер готов уступить своему желанию и наброситься на Эрику Кохут теперь, когда закончены подготовительные работы и двери заперты. Никто не войдет, но и никто не выйдет без его помощи. Он своей мускульной силой переместил сервант к двери. Женщина находится рядом с ним, а сервант защищает их обоих от внешнего вторжения. Клеммер расписывает Эрике фантастическую близость, хорошо приправленную любовными чувствами. Как прекрасна любовь, когда наслаждаешься ею с тем, кто тебе действительно подходит. Эрика говорит, что хочет быть любимой лишь после долгих блужданий и исканий, пройдя сложные пути и перепутья. Она с головой погружается в свое намерение быть лишь предметом и гонит свои чувства прочь. Она суетливо укрывается за сервантом стыда и за комодом неловкости, и Клеммеру придется отодвинуть мебель, чтобы добраться до Эрики. Она будет лишь инструментом, на котором сама научит его играть. Он будет свободен, а она — в цепях. Однако решать, какие это будут цепи, надлежит самой Эрике. Она сама превратит себя в предмет, в инструмент; Клеммеру предстоит решиться на то, чтобы воспользоваться этим предметом. Эрика требует вслух, чтобы Клеммер прочитал письмо, и мысленно заклинает его, чтобы он поднялся над содержанием написанного, как только с ним ознакомится. И пусть это будет связано с единственной причиной, с тем, что его чувство — это настоящая любовь, а не только ее слабый отблеск, отбрасываемый на луга. Эрика будет совершенно недоступна Клеммеру, если он спасует перед ее стремлением к насилию. Однако она будет счастлива, зная о его сердечной склонности, которая исключает насилие по отношению к своей избраннице. И при этом все же ему позволено овладеть Эрикой лишь путем насилия. Он должен любить Эрику до полного самозабвения, тогда и она станет любить его до полного самоуничижения. Они предъявляют друг другу надежные доказательства своей привязанности и верности. Эрика ждет, чтобы Клеммер из любви к ней поклялся в отказе от применения силы. Эрика из любви к нему поклянется в отказе от отказа и потребует, чтобы он поступил с ней так, как это до мельчайших деталей описано в письме, причем она страстно надеется, что ей удастся избежать того, чего она требует в письме.

Клеммер смотрит на Эрику с любовью и уважением, словно кто-то наблюдает за тем, как он смотрит на Эрику с уважением и преданностью. Невидимый зритель стоит у Клеммера за спиной. Что касается Эрики, за спиной у нее маячит спасение, на которое она страстно надеется. Она вверяет себя в руки Клеммеру и надеется на спасение благодаря абсолютному доверию. От себя она ждет послушания, а от Клеммера — приказов, дополняющих ее послушание. Она смеется: «Для этого требуются двое!» — Клеммер смеется вместе с ней. Он говорит, что им не нужно обмениваться письмами, достаточно простого обмена поцелуями. Клеммер заверяет свою будущую возлюбленную, что она может говорить ему все, ну абсолютно все, и нет необходимости специально писать письма. Женщине, умеющей играть на рояле, нечего бояться стыда!

Сексуальную привлекательность для мужчин, убиваемую разумом, она может возместить красивым внешним видом. Клеммеру не терпится вознестись на крыльях любви высоко в небо, не обращая внимания на путевые указатели, установленные в письме. Вот ее письмо, почему он его не вскрывает? Эрика смущенно возится со своей свободой и волей, которые могут спокойно уйти в отставку; мужчина совершенно не понимает этой жертвы. Она ощущает, как от этого состояния безвольности веет на нее загадочным волшебством, очень сильно возбуждающим. Клеммер легкомысленно шутит: «Я уже потихоньку теряю желание». Он угрожает, что это мягкое, мясистое и пассивное тело, что подвижность, ограниченная игрой на рояле, не вызовет в нем сильного желания, если Эрика будет громоздить постоянные препятствия. «Мы наконец-то одни, так давай же начнем!» В ситуации, в которой они оказались, нет пути назад и не будет пощады. Прибегнув к многочисленным обходным маневрам, он наконец достиг того, что проник сюда. Он съест свою порцию и жадно попросит добавки, и гарнир он себе положит большой ложкой. Клеммер отводит ее руку с письмом и говорит, что заставит ее быть счастливой. Он расписывает счастье, которое она почувствует с ним, рассказывает о своих преимуществах и сильных сторонах, говорит о недостатках безжизненного листа бумаги: ведь перед ней — живой человек! И она это скоро почувствует, ведь она тоже живой человек. Вальтер Клеммер с глухой угрозой намекает на то, как быстро некоторые мужчины пресыщаются некоторыми женщинами. Женщине тоже надо уметь подавать себя разнообразно. Эрике, опережающей его на шаг, подобное уже известно, поэтому она требует вскрыть письмо, в котором пишет, как можно при случае удлинить платье их отношений. Эрика говорит; «Да, но сначала прочти письмо». Клеммеру не остается ничего другого, как взять конверт, иначе письмо оказалось бы на полу и он тем самым нанес бы женщине оскорбление. Он страстно покрывает Эрику поцелуями, радуясь, что она наконец-то ведет себя разумно и отзывается на его любовь. За это он одарит ее несказанными любовными благодеяниями, которые так и прут из него, из Клеммера. Эрика приказывает прочитать письмо. Клеммер с неохотой выпускает Эрику из объятий и вскрывает конверт. Он с удивлением читает послание, а потом вслух цитирует отдельные отрывки. Если все, что ею написано, соответствует действительности, то ему придется плохо, а Эрике — еще хуже, он это гарантирует. Как бы он ни старался, он теперь не сможет смотреть на нее как на нормального человека. К той вещи, которую она теперь собой представляет, можно прикасаться только в перчатках. Эрика достает коробку из-под обуви и выкладывает оттуда все накопленные припасы. Она не уверена, на чем он остановит свой выбор, в любом случае ей хочется полностью быть лишенной возможности двигаться. Она хотела бы, чтобы все средства, которые он применит к ней, сняли с нее всякую ответственность. Она хочет ему довериться, но довериться на ее условиях. Она бросает ему вызов!

Клеммер заявляет: порой требуется большое мужество, чтобы отклонить вызов и решить дело в пользу нормы. Клеммер — сама норма. Клеммер читает письмо, читает и спрашивает себя, что воображает о себе эта женщина. Он гадает, действительно ли она пишет всерьез. Что касается его самого, то он совершенно серьезен. Он научился этому, плавая по бурным рекам, где приходилось переживать серьезные опасности и справляться с серьезными ситуациями.

Эрика просит господина Клеммера приблизиться к ней, когда на ней останется только черное нейлоновое белье и чулки! Ей так нравится.

«Мое самое сокровенное желание, — продолжает читать адресат, — чтобы ты подверг меня наказанию». Она хочет, чтобы Клеммер постоянно преследовал ее, как неизбежное наказание, как кара. Она наложит на себя Клеммера как кару и наказание. И пусть он со вкусом и с желанием свяжет, обовьет и прикует ее прочно, плотно, основательно, умело, жестоко, болезненно, утонченно, — опутает всеми веревками, которые она собрала, всеми ремнями и цепями, которые она приготовила. Пусть он сделает все, что в его силах. Пусть он при этом сильно упирается в ее тело коленом: «Пожалуйста, будь добр, сделай так».