Человеческий фактор - Виктор Пронин

Михась молчал.

Молчал и Алик, глядя на приятеля горящими от неизвестности глазами. Он не слышал, что говорил Анпилогов, но по выражению лица Михася понял, что все не так страшно, как им казалось несколько минут назад, не так безнадежно, не так беспросветно. Он даже ладонью рот себе закрыл, чтобы вырвавшимся вопросом не сбить разговор с Анпилоговым, и только глаза, полные надежды глаза выдавали, как тяжело ему сдерживаться в эти минуты.

– Это что же получается, уважаемый Иван Иванович, – с обиженной церемонностью проговорил Михась... – Это все была комедия?

– Какая комедия! – на этот раз сорвался Анпилогов. – Это была тяжелая, смертельно тяжелая работа! Понял?! А вам с Аликом досталась легкая прогулка по солнечной полянке...

– Ни фига себе полянка! – вырвалось у Михася.

– Я был на этой полянке, видел ее, тоже прошелся по живописным зарослям... Да, там растут не только лесные цветочки, не только голубенькие незабудки... Там есть и побеги крапивы, и молодняк канадского клена... Но сути это не меняет... Пришлось вам, конечно, поволноваться две-три минуты... Но, в общем, с заданием вы справились, за что выношу искреннюю благодарность от правоохранительных органов.

– Как говорится в таких случаях – вам зачтется... Я правильно понимаю?

– Если бы ты, Михась, что-нибудь понимал неправильно, я бы с тобой не связывался. И так, видишь, связался.

– Мы с Аликом спим спокойно?

– Спать спокойно можно только на кладбище... А нас ждет работа. Напряженная и, не побоюсь этого слова, творческая. Все впереди, как говорят классики отечественной литературы.

– Опять придется стрелять? – Это были самые дерзкие слова, которые позволил себе Михась. И Анпилогов заметил эту его робкую дерзость.

– Слушай, Михась, меня внимательно и не говори потом, что не слышал... Хочу поделиться заветным...

– Люблю слушать заветное, – опять показал зубы Михась. То потрясение, которое они перенесли с Аликом во время телевизионного репортажа с места преступления, еще не отпустило его, еще требовало мести за испытанный ужас.

– Ха! – произнес Анпилогов. – На твоем месте я бы вел себя почтительнее.

– Учту.

– Учти, пожалуйста. Единственное, что может спасти сейчас вашего заказчика...

– А он что, в опасности?

– Михась, если ты не заткнешься, то заткнусь я. Выбирай.

– Виноват, молчу.

– Единственное, что может спасти заказчика, это ваша с Аликом смерть. Только если он вас обоих порешит... Или, как ты выражаешься, завалит... Только в этом случае он может выскользнуть из моих теплых объятий. Поэтому говорю открытым текстом... Будьте осторожны. Могу сказать еще откровеннее – берегитесь. Он вас знает...

– Мы его тоже!

– Михась... Самое страшное, что может случиться... Для вас самое страшное... Это если он догадается о вашем знании. Упаси боже намекнуть, что знаете, кто он, что можете его опознать, что вам кое-что известно. Думаю, еще один пистолет у него найдется. И патроны в нем будут настоящие. Боевые. А у вас с Аликом рисковый образ жизни.

– Это как понимать?

– Есть такое понятие – жизнь в области риска. Наркоманы, девушки легкого поведения...

– Проститутки? – уточнил Михась.

– Я не употребляю этого слова. И вам не советую.

– Почему?

– Оно несправедливое. Продолжу... В эту рисковую группу входят пьяницы, воры, бомжи... К какой категории относитесь вы с Аликом, решайте сами. Может быть, даже ни к одной, но с некоторыми вы находитесь в опасной близости. Поэтому избавиться от вас... Даже человеку со средними криминальными способностями... будет не очень сложно. Он это знает, я знаю, теперь и вы с Аликом знаете.

– Простите, Иван Иванович...

– Не надо возражать. Я не спорю. Я ни в чем не убеждаю, не переубеждаю. По моим наблюдениям, еще ни один спорщик не убедил собеседника в своей правоте. Тот может согласиться со спорщиком, но при этом останется при своем мнении. Поэтому я ни с кем не спорю. Ни о чем. Но как человек честный и порядочный, всегда делюсь истиной, которая мне открывается. Это условие, которое поставили передо мной высшие силы. Они иногда делятся некоторыми соображениями... Я со своей стороны, с их разрешения, естественно, предупреждаю ближних об опасности.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности.

– Нам уехать, спрятаться, затаиться, исчезнуть?

– Ни в коем случае. Я же сказал, Михась, ваша жизнь должна продолжаться без видимых перемен. Чтобы ни одна знакомая собака, ни одна знакомая кошка... Ты понимаешь, о каких собаках и кошках я говорю?

– Догадываюсь.

– Вот и хорошо... Так вот, чтобы ни одна из этих симпатичных тварей не догадалась, что с вами что-то произошло, что с вами что-то случилось, и так далее. Я доступно выражаюсь?

– Вполне.

– Вы в безопасности, пока заказчик вам верит. Постарайтесь его не разочаровывать. Лишать человека веры – это не самое лучшее занятие на Земле.

– Тут вот рядом сидит Алик... Он интересуется – как нам быть с пивом, с Фатимой, как вообще нам поступать в этом направлении? Что позволительно, что непозволительно?

– Все позволительно. Более того – вы просто обязаны навещать Фатиму, она хорошо к вам относится, не огорчайте красавицу.

– Почему вы решили, что она хорошо к нам относится?

– Сама сказала.

– Так мы... В ее глазах... Засвечены?

– Ни в коем случае! Упаси боже! Как ты мог подумать такое... Обо мне?! А совесть?!

– Как же вы узнали?

– Есть разные способы, приемы, методы... Почаще общайся со мной, Михась, научу.

– Похоже, мне от этого общения уже никуда не деться...

– Я всегда подозревал, что ты умный человек, – рассмеялся Анпилогов.

Не сразу, конечно, но спустя какое-то время Епихин сообразил, догадался, спохватился – не надо было говорить Михасю о том, что он уезжает на какое-то время, ошибка это. Потому что отъезд – это уже след, улика, подозрение. Крякнул с досады, чертыхнулся про себя, но вернуть сказанное, как известно, уже нельзя. Одна была надежда – Михась и Алик, с их пропитыми мозгами, вообще не услышали этих его слов, пропустили мимо ушей, как что-то незначащее и к делу не относящееся. И собираясь звонить из близлежащего, недоброжелательного к нам государства, он решил сделать вид, что находится в Москве, приглядывает за ними, чтоб, не дай бог, не напились, не повели себя опрометчиво и безрассудно.

Так он подумал, когда однажды вечером, сидя у телевизора, увидел в последних известиях кровавые кадры, которые с таким мастерством и усердием изготовил хитроумный Анпилогов. Рядом с ним сидела красавица Жанна, она тоже видела эту передачу. Все усилия Епихина были направлены на то, чтобы не заметила она его напряжения, да что там напряжения, его оцепенения. Пальцы Епихина с такой силой впились в подлокотник кресла, что Жанна заметила.