Та самая Татьяна - Анна и Сергей Литвиновы

Ситуация тому благоприятствовала. За обедом разговор меж нами завязался сам собой. Суждения майора отличались определенностью и безапелляционностью. Он любил бордоское, которое называл «бурдошкой», и «Вдову Клико», которую кликал «вдовушкой». Он безошибочно разбирался в лошадях и пистолетах (что неудивительно при его занятиях), а также собаках, женщинах, политике внешней и внутренней, литературе, театре и сельском хозяйстве. Он осуждал масонов и лекарей, англичан и квартирьеров, поляков и поэтов, французов и модисток. Он полагал жалованье, выплачиваемое ему (четыреста тридцать шесть рублей в год), явно недостаточным и говорил, что царю давно пора повысить его (как и всем военным) как минимум вдвое.

Вскоре обед (на который, на мое счастье, жены, включая Ольгу, и другие женщины допущены не были) подошел к концу. Черкасский тепло простился со своими офицерами – и со мной. Когда мы выходили, ко мне обратился ротмистр Вагин, также присутствовавший на обеде. Ротмистр предложил составить банчок у него на квартире. Памятуя о том, что мне необходимо составить впечатление о майоре и, возможно, вызвать его на откровенность, я согласился. Обедавшие господа разделились. Подполковник Сурмин, полковой священник и один из штаб-ротмистров отправились по домам. Прочие штаб-офицеры, а также унтер граф Орлов-Соколов и полковой лекарь отправились пешком к Вагину (квартировал он неподалеку).

Мы расселись в гостиной. Явились трубки и стаканы. Ротмистр Вагин взялся метать. Играли по маленькой. Майор Аржаев, видимо, почувствовавший ко мне сердечную привязанность, усадил меня рядом с собой, и мы продолжили беседу. Умышленно я навел разговор на его женитьбу.

– О, это романтичнейшая история! Я расскажу вам ее.

Готовность майора повествовать о своем венчании свидетельствовала в его пользу.

– Я люблю истории о страсти – тем более рассказанные столь искусным собеседником, как вы.

Чтобы добиться расположения Григория, я даже сподличал перед ним. Он весь аж горделиво раздулся от моего комплимента.

– Только повесть моя длинна и требует больше досуга. Встретимся завтра?

– Почту за честь.

И мы обратились к игре.

Впрочем, мысли мои были далеко. Игра не шла. Ставили по маленькой, и, нечувствительно проиграв десять рублей, я счел за благо откланяться. С майором мы договорились встретиться назавтра за обедом. Надеюсь, его рассказ сможет пролить свет на убийство бедного Ленского.

* * *

Дорогая моя княгиня, Татьяна Дмитриевна!

Завтрашний день будет для меня рубежным. Не исключено, что ваш зять всадит мне в лоб свою пулю – так и не узнав, кто есть я и какую роль здесь исполняю. Коли так случится, хочу сказать вам: самое лучшее, что было у меня в жизни, это вы. Вы осветили мою судьбу теплом своей благодати. Вы растопили мое ледяное сердце своим взором, своей улыбкой. Каждую минуту, проведенную подле вас, я вспоминаю с восторгом. Если мне суждено исчезнуть с лица земли, я прошу вас не плакать обо мне. У вас есть муж. Отдайтесь ему со всем тем чувством, что я сумел (как мне кажется) разбудить в вас. И, прошу, не вспоминайте меня!

Но расскажу вам о происшедшем сегодня по порядку.

Мы встретились с майором в знаменитой местной ресторации за обедом. Кроме меня, оказались еще приглашены ротмистр Вагин и унтер граф Орлов-Соколов. Майор объяснил их явление тем, что оба они также еще не слыхивали толком повествования о его женитьбе.

Аржаев заказал цимлянского. По всему было видно, что зять ваш человек если не скуповатый, то находится в стесненных обстоятельствах и тратиться не любит. Когда мы распили бутылку, он начал свой рассказ. Возможно, для вас, княгиня, он станет совершенным откровением. Есть и другая вероятность: вы слышали об этой истории отдаленные отголоски – но я ни на секунду не допускаю третий случай: вы знали о ней вполне и не сказали мне. О, нет, нет, этого не может быть, это невероятно!

– Итак, – завел майор, – началась история летом двадцатого года. – «Ого, – подумал я, – почти за целый год до венчания его с Ольгой!» – Я прибыл в О-ский уезд в имение к своему дальнему родственнику и бывшему полковому командиру, генералу в отставке Кобрину. Мы прекрасно проводили время: охота, собаки, ружья, шахматы, вино. Кобрин был вдовцом, посему содержал в своем имении нечто вроде гарема из дворовых девушек. Мне подобное общество претило, и хотелось более высоких отношений – не забывайте, господа, что тогда я был на пять лет моложе и, – майор хмыкнул, – не женат. Тогда генерал предложил мне явиться на один из балов, что дает местное общество, и быть представленным здешним женам и барышням. Я же ответствовал, что уездная жизнь и нравы способны взнуздать любого одинокого мужчину. Если вдруг завяжешься с замужней барыней – хлопот не оберешься соблазнять ее провинциальную неприступность. Того и гляди, отпуска не хватит, чтобы добиться взаимности. А коли начнешь ухлестывать за барышней – дело непременно женитьбой кончится. Я же к степенной жизни вовсе еще не готов и совсем ее не желаю. Генерал мой рассмеялся: «Девушки мои тебе не любы, волочиться за матронами тебе лень, барышень ты боишься. Чего же ты хочешь, Аржаев? Кого ж предложить тебе? Цыганок, артисток и мамзелей у нас в уезде не имеется».

Впрочем, видимо, сам Господь управил – внял моим молитвам. Я много гулял верхом по окрестностям – на лучшем генеральском жеребце, надевши мундир. И вот раз, достаточно далеко, верст на двадцать, отъехав от имения генерала, я встретил барышню, которая в полном одиночестве напевая романс, собирала на лугу цветы и плела из них венок. Мы познакомились. Она звалась Ольгой, Ольгой Лариной[16]. Она сразу пришлась мне по сердцу. Очень красивая, точеная, как Венера, и веселая, живая, сангвиническая. Я завел любезный разговор – барышня, не чинясь, мне отвечала. В приятной беседе мы провели несколько часов – пока не стало смеркаться. Мы распрощались, условившись встретиться на том же месте назавтра.

К генералу назад, в его имение, я скакал окрыленный. Я сразу спросил старичка о своей новой знакомице. Да, сказал он, живут тут такие соседи – Ларины, почтенное семейство. Небогаты, но хлебосольны, хозяйственны. С отцом, бригадиром Дмитрием Иванычем, я служил. Мы вместе брали Очаков. Помер он, бедняга.

(Я прошу прощения, дорогая княгиня, что говорю о вас и ваших родных в третьем лице, – но так повествовал мне Григорий, а я, стремясь к фактической точности, не решаюсь менять его слова.)

«У Лариных две дочери, – сказал мне генерал. (Я продолжаю передавать вам, княгиня, рассказ вашего зятя, майора.) – Обе хороши. Молоды, свежи. И в обеих есть огонь. (Еще раз прошу простить меня, княгиня.) – Они любят гулять по окрестностям – иногда вдвоем, а чаще порознь, с книжкой или журналом. Одна, меньшая, зовется Ольгою. Вторая, постарше, Татьяной».