Кибер-вождь - Людмила Белаш

Сзади — звенящие шаги сэйсида.

— Кому сказано — стой! — пальцы скелета вцепляются в ранец.

Не помня себя, Джастин вырывается, вопит, но железная лапа неумолимо тащит его обратно.

— Ма-ама!!

— Фамилия?

— Сэр, минутку, — уверенный шаг чудища в сервокостюме обрывается; путь преграждает скромно одетый штатский.

— С дороги!

— Я представляю Комитет по надзору за силовыми ведомствами, Ваши действия недопустимы.

Сэйсид делает движение рукой, словно хочет смахнуть помеху; мужчина перехватывает броневую кисть своей, голой. Сэйсид напрягает контракторы — тщетно, мужчина как влит в тротуар.

— Ты, чучело!..

— Я киборг, — спокойно говорит тот. — Допрос ребенка может производиться лишь в присутствии родителей, опекунов или полномочного представителя органов правопорядка.

— Отпусти меня! ЭТО ПРИКАЗ.

— Ваш приказ для меня силы не имеет. — Киборг начинает выворачивать руку сэйсида.

— В здании были партизаны, — шипит сэйсид. — Мальчишка может знать…

— Он ничего не скажет вам, — киборг глядит на Джастина. — Запомни, ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ, если рядом нет родителей. — А затем обращается к сэйсиду: — Если вы не разожмете правую руку, левая будет повреждена.

— Да провались ты!..

— Спасибо. Я вас не задерживаю. ГОВОРИТ НАБЛЮДАТЕЛЬ КНСВ. МОЙ КОД ДОПУСКА JJPA-11-480. ЗАПРАШИВАЮ ПОМОЩЬ ПОЛИЦИИ. МОЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ…

— Ты уже здесь? Быстро же вы являетесь…

— Долг службы, офицер. Пожалуйста, примите ребенка, а я продолжу осмотр участка.

— Ну, малыш, как тебя зовут? Не бойся ничего, ты в безопасности.

Джастин хочет сказать, но горло стянуто, как проволокой, сжато, словно пальцами сэйсида, — из стиснутого рта выдавливается лишь тягучий стонущий звук. «ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ».

— Хм. Плохо дело. А опознавательная карточка у тебя есть? Или браслет?

Шаря онемевшими руками по карманам курточки, Джастин роняет комиксы — «CYBERDAEMONS» позапрошлого года, взятые на время у дружка-одноклассника. Полицейский даже не глядит на обложку — «Последний бой. Последний мститель серии F»; его беспокоит, почему малец не говорит.

«ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ», — повторяет голос в голове Джастина. Он оглядывается, хочет найти своего защитника, но тот уже исчез в хаосе улицы.

«Я КИБОРГ», — помимо воли внедряется в память образ бесстрашного победителя чудовищных сэйсидов. Джастин подбирает комиксы — которые он потом зачитает до дыр в интернате — и послушно идет за офицером.

Я КИБОРГ. ]]

Потом было много чего — селекция, депортации, протесты и демонстрации, забастовка персонала К-реактора; правительство уменьшило прессинг и выработало программу помощи малоимущим (не само по себе, а под мощным напором профсоюзов); бастовали даже банковские клерки, сидя на рабочих местах и повесив на шею таблички: «Всех не арестуешь!» А городские партизаны продолжали воевать и убивать.

Был экономический подъем, выход на новые рынки, принятие Закона о социальной гарантии, всплеск строительства. А городские партизаны все продолжали войну. Их сознание навсегда осталось погруженным в дымную тьму, озаряемую вспышками световых боеприпасов. Те, кто не имел шлемов с мгновенно меняющейся тонировкой забрал или им подобных очков, надолго слепли. Городские партизаны были ослеплены навечно, но не сполохами сверхъяркого света — они ослепли от ненависти.

Изменившись, ударившись в крайности до такой степени, что левые смыкались с правыми, а мафия со спецслужбами, бандиты создавали клиники для лечения, боевики грабили банки, чтобы раздобыть деньги на оружие; все оказались связанными друг с другом, друг от друга зависимыми и друг друга покрывающими. Все дела велись на честном слове, и в то же время никто никому не доверял.

И хотя было подсчитано, что в Сэнтрал-Сити на каждого жителя приходится по две с половиной крысы и три йонгера, никто не мог сосчитать, сколько свободных стволов гуляет по рукам и сколько пустующих квартир являются тайными базами «непримиримых» разных мастей.

Все СМИ взвыли до высокого визга, когда было упомянуто, что «Омега» на 37-м этаже нарвалась на боевиков Партии, но уже на следующий день крик стал стихать, словно чья-то властная рука повернула реостат; все репортеры — реальные, сетевые, телевизионные — принялись смаковать в принципе невинные взрывы Темного, он же Крокодил, он же черт-не-знает-кто.

На все это с внимательным интересом молча смотрел F60.5. Кажется, он знал, кто это поработал. Ему даже понравилось, как изящно и точно все было проделано. Это хорошо, что никто не ранен. F60.5, как настоящий киборг, очень переживал бы, если б пострадали люди. Его бы загрызла совесть, в смысле — Первый Закон; Первый Закон довел бы его до сбоя, он бы сошел с ума. А так — можно; это похоже на мультфильм с прекрасной анимацией или комикс. Замечательно хорошо, художник постарался на славу!..

За F60.5 тоже наблюдали.

Квартирка была маленькая — узкий коридор да две комнатки; в санузел вода подавалась по графику — район-то дешевенький. Парень по прозвищу Тихоня, приставленный к F60.5, запасал воду во всех емкостях. Казалось, это его личная мания. Куда бы ни сунулся F60.5 — в ведро, банку, стакан, упаковку из-под лиофилизированного молока, — везде была налита вода. Но F60.5 почти никуда и не совался, ему после обработки раны был предписан покой.

Помощь врача была успешной; после обкалывания рука перестала пухнуть и злой багровый оттенок начал блекнуть. Неподвижная укладка руки в прозрачную, но пластичную и гибкую лонгету, накожные аппликаторы и инъекции строго по часам. Шли девятые сутки с момента ранения. Девятый день вынужденного безделья, тусклым слоем размазанного по графику манипуляций и пресных трапез. Поначалу F60.5 еще беспокоила боль; потом исчезла и она. Плечо уверенно шло на поправку, и лишь врач, раз в два дня навещавший затворников, был чем-то озабочен. F60.5 полагал, что медик боится разоблачения, что его силой, угрозами или шантажом заставили помогать нелегалам, — тут F60.5 ошибался. Врач давно был убежденным партизаном — с той поры, когда на его глазах был убит тот, кто вынес его из-под обстрела.

Однако врач действительно боялся и не мог скрыть своей тревоги. Но опасения были другого рода — это была печаль мудрости, что приходит вместе со знанием. В частности, врач знал, что скоро сухой черный струп начнет отторгаться и, если откроются кровеносные сосуды, есть риск аррозивного кровотечения, а это грозит потерей пациента. Возможно, предстоит выбор — либо дать истечь кровью этому серьезному парню, который врачу понравился с самого начала, либо сдать его в клинику — со всеми вытекающими последствиями. Вот он и ходил хмурый.

Молчал врач, молчал молоденький Тихоня, отмывший квартиру до фаянсового блеска, молчал сам F60.5. Никогда еще он не испытывал более тягостной немоты и более угнетающего безделья. Он отлежал все бока, насмотрелся телевизора до одури и до черных мух в глазах и понял, что самое страшное — это ничего не делать и быть наедине с собой. Тихоня казался ему андроидом — настолько тот старательно все мыл и оттирал, хотя это было средством скоротать бесполезно тянущееся время. Так они и жили: в безмолвии, вместе, но разделенные врозь тишиной.