Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность - Гила Лоран

Сам автор вел себя не совсем последовательно, но, видимо, сообразно нарастающему шквалу критики. Сначала он собирался твердо стоять на своих позициях и выражал готовность пострадать за свободу слова: «Не откажусь от своей приверженности истине и академической свободе, даже если мир меня распнёт». Так подлинной жертвой оказывались уже не христианские младенцы и не невинно осужденные евреи, а сам профессор Ариэль Тоафф. Позднее он немного отступил и попытался умерить возмущение, превратив все чуть ли не в шутку, – назвав свою книгу «иронической академической провокацией». Но это не помогло, и Тоаффу пришлось отзывать тираж, приносить извинения, переводить полученный с проданных экземпляров доход на счет Антидиффамационной лиги («я не получу с этого и лиры…») и готовить второе издание со смягченными выводами. В этом втором издании автор четко заявил: «У меня нет сомнений в том, что ритуальное убийство и убийство детей принадлежат к сфере мифа, у еврейских общин в германских землях и севера Италии не было таких ритуалов». В то же время он не исключил возможности того, что «отдельные преступления под маской жестоких ритуалов совершались экстремистски настроенными группами или помешанными одиночками, жаждавшими мести тем, кого они считали ответственными за беды и трагедии своего народа».

Следующим предметом изучения стала сама новейшая историография кровавого навета. Американская исследовательница Ханна Джонсон в своей метаисториографии навета, книге «Кровавый навет: обвинение в ритуальном убийстве и предел еврейской истории» (2012), ссылаясь на этическую теорию Джудит Батлер и введенное Полем Рикёром различение этической цели и моральной нормы, а также на теорию нарративизации Хейдена Уайта, ставит во главу угла «этический вопрос ответственности, преследующий академический разговор о ритуальных убийствах». Тоафф, по ее мнению, избегает «сознательной ответственности» за свои выводы. При этом он ставит свою априорную идею: евреи – активные акторы истории, а не просто жертвы – выше фактов и источников, и таким образом идеология в его книге побеждает метод. Вместо строгих доказательств он предпочитает прибегать к намекам и ассоциациям и «намеренной двусмысленностью» сближает свою книгу с ее предметом, «исторической парадигмой самого навета»: он не «объясняет мифологемы, а воспроизводит их», «раскрывает старые раны» и вновь возбуждает полемику – между своими сторонниками и противниками.

Отталкиваясь от анализа Ханны Джонсон, да и от собственных наблюдений, мы можем заключить, что Исраэль Юваль поторопился с выводом, будто мы живем в постполемическую эпоху и можем свободно и без оглядки препарировать иудео-христианские отношения. Многие темы, болезненные в Средние века, остаются таковыми и поныне.

Исраэль Юваль предположил, что причиной кровавого навета послужило активное мученичество евреев во время погромов крестоносцев, особенно убийство ими своих детей. Оно стало широко известно христианам и могло напугать их, заставив думать, что если ради веры евреи не жалеют собственных детей, то тем более не пощадят христианских. Почему погромы спровоцировали активное мученичество и какие основания для такого аутодеструктивного поведения давала еврейская традиция?

Еврейские погромы во Франции и Германии в эпоху Крестовых походов, в особенности учиненная рыцарями при поддержке горожан расправа над евреями прирейнских городов весной 1096 года, традиционно считаются одним из ключевых событий в средневековой истории европейских евреев, а именно поворотным пунктом в динамике взаимоотношений еврейского меньшинства и христианского большинства. Основным источником по этим событиям – помимо литургических плачей – пиютов, списков погибших и переписки между общинами, а также упоминаний в христианских хрониках – являются так называемые «еврейские хроники Первого крестового похода». Этим оксюморонным термином в историографии обозначают три сочинения, иначе именуемых Гзерот ТаТНУ («Гонения 4856 [1096] года») и приписываемых рабби Шломо бар Шимшону, рабби Элиэзеру бар Натану и Майнцскому анониму. Эти сочинения, по словам историка этого периода Роберта Чейзена, можно назвать «самыми ценными и в то же время самыми интригующими и проблематичными источниками, завещанными нам средневековым еврейством». Их изучали и продолжают изучать в самых разных аспектах: дебатируются датировка, атрибуция и взаимосвязь этих трех текстов – есть десятки точек зрения на этот счет, оспаривают их достоверность, сопоставляют с христианскими текстуальными и визуальными источниками и проч. Особенно настойчиво историография последних десятилетий обсуждает тему еврейского мученичества – центральную для всех трех хроник, в том числе проблематичность так называемого активного мученичества – то есть выбора в пользу самоубийства и убийства близких, которое – в отличие от пассивного – не было легитимировано еврейским религиозным правом.

Каковы истоки еврейского религиозного мученичества? Согласно раввинистическим толкованиям, смерть за веру – это «освящение имени Всевышнего», исполнение библейской заповеди, предписанной в книге Левит: «Не бесчестите святого имени моего, чтобы Я был освящен среди сынов Израилевых, Я – Господь, освящающий вас» (Лев 22:32). Так мученичество и называется в еврейских источниках – кидуш Га-Шем, «освящение Имени».

Это явление имеет богатую историю, восходящую к самому зарождению еврейского народа; канонические примеры мученичества служили моделью для евреев разных времен, тем самым стимулируя продолжение этой традиции. Первым и чрезвычайно влиятельным из таких примеров является жертвоприношение Исаака – готовность Авраама в знак послушания Господу, то есть «во освящение Имени», убить собственного сына. Хроники погромов, рассказывая об инфантициде в рейнских городах, сравнивают своих героев, особенно героинь, с Авраамом. Далее можно вспомнить героическое самоубийство богатыря Самсона, самоубийство «оставленного Господом» царя Саула, самоубийственный отказ отроков Анании, Михаила и Азарии из Книги Даниила поклониться идолам, за что они были брошены Навуходоносором в «печь огненную», но спасены ангелом, и чрезвычайно рискованное поведение Эсфири, готовой отдать жизнь на благо своего народа.

В эллинистическую и римскую эпохи, сопровождавшиеся религиозными гонениями, появилась новая плеяда образцовых еврейских мучеников. Это старик Элеазар из Второй книги Маккавеев, отказавшийся как есть свинину, так и имитировать это на публике и принявший за свою стойкость пытки и смерть. Это «мать семерых», в разных версиях – в той же Второй книге Маккавеев, Талмуде, мидрашах, средневековой книге «Йосипон» – именуемая Ханной или Мирьям или оставленная без имени, которая отправила всех своих сыновей на смерть за веру, а затем покончила с собой. Это защитники Масады, убившие своих родных, а затем и себя, чтобы не достаться врагу. Это четыреста юных пленников, девушек и юношей, порабощенных римлянами и отправленных ими по морю для продажи в гаремы, которые попрыгали с кораблей в воду и утопились. Это выдающиеся мудрецы, которые во время гонений императора Адриана проявили стойкость в вере и были казнены разными зверскими способами; предания о них сложились в цикл о «Десяти убиенных царствием».