Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

Оддлейв ярл приказал открыть ворота, и вскоре внутреннее пространство крепости наполнилось викингами. Жители Ладоги, нашедшие здесь убежище, снова пережили утренний страх, но клятва Эйрика защищала их от обид. Да и викинги были слишком утомлены этим долгим днем грабежей и убийств. Кожаная одежда скандинавов была забрызгана своей и чужой кровью, многие из них уже были пьяны, напившись меда и пива, найденных в медушах[175]и погребах ладожан. Закопченные дымом пожаров, забрызганные своей и чужой кровью, со всклокоченными волосами и в растрепанной одежде, они все еще были возбуждены битвой. Их громкие голоса заполняли всю маленькую крепость, держали в ужасе всех, кто нашел здесь приют, от последнего мальчишки-холопа до самого Оддлейва ярла, хотя ярл, конечно, никак этого не показывал. Обсуждая битву, викинги хвастались добычей, звенели друг пред другом серебром и золотом, рассаживались за столами в большой палате и громко требовали еды и пива.

Эйрика с его ближайшими людьми провели на двор ярла. Следом за ними гнали мычащих коров, захваченных возле города прямо на лугу.

– Хотя у тебя и много гостей, тебе не придется беспокоиться об угощении, – сказал хозяину Эйрик ярл. – У нас есть и мясо, и пиво – мы и сами угостим тебя и твоих людей.

Наступала ночь, но в Княщине было далеко до подобающего покоя. Везде мелькали огни, раздавались голоса и шум шагов. Весь дом и двор ярла были наполнены людьми и освещены. На кухне и на разложенных на дворе кострах жарились коровьи туши.

– Где твое святилище, Оддлейв? – спросил у хозяина Эйрик ярл, пока его люди резали яга дворе скот. – Мы хотим поблагодарить богов за то, что они дали нам столько удачи сегодня..

– Наше святилище в Альдейгье разрушил Вальдамар конунг еще семь лет назад, – ответил ему Оддлейв ярл. Он умолчал о том, что и самому ему при вступлении на службу к киевскому князю пришлось креститься. Он знал, что Эйрик ярл не крещен и усердно соблюдает все обычаи предков. – И боюсь, твои люди дожгли и то, что после конунга оставалось.

– Не беда, Один, Тор и Фрейр услышат нас и отсюда, – ответил ему Эйрик. – И пусть мне больше не будет удачи, если им не понравится наш пир!

В гриднице ярлова дома на трех очагах горел яркий огонь, викинги рассаживались за столы, челядинцы разносили им хлеб и мясо, разливали пиво. Эйрик ярл сидел на почетном месте, и Оддлейв ярл должен был вместе с ним поднимать сначала кубок Одина, выпиваемый за удачу и победы в битвах, потом кубок Ньерда и кубок Фрейра – за урожайный год и благополучие. Нечего и говорить, этот год выдался урожайным для Эйрика ярла – в его многочисленных походах ему все же нечасто случалось брать такую богатую добычу.

Он земель немало

Воевал, всеславный,

На игрищах Скегуль

Эйрик дерзновенный

С той поры, как предал

Разоренью землю

Готланда Тунд шлема—

Правит сходом дротов.[176],

Пел скальд, сплетая слова в сложной и возвышенной похвале своему предводителю за многочисленные подвиги его долгого похода.

Место хозяйки в пиршественной палате пустовало – боярыня Ильмера не хотела даже видеть человека, который принес столько горя ее земле. Она оставалась в своей опочивальне. Даже сюда долетал шум и крики из большой палаты. Девушки-прислужницы приходили в ужас от мысли, что Эйрик ярл, о котором ходило столько страшных слухов и который все их оправдал, теперь находится с ними под одной крышей. Казалось, что весь мир погиб под мечами скандинавских разбойников, сгорел в зажженном ими пожаре, что только они, светловолосые пришельцы с холодными глазами, скорее злые духи, чем люди, остались хозяевами на земле. Ильмера молчала, но в ее молчании, в ее нахмуренных бровях и твердом взгляде чувствовалась сила духа, не сломленная зрелищем разоренной Ладоги и торжеством разбойников в ее собственном доме.

Очнувшись, Тормод не понял, где он находится. Плечо его и бок были стянуты надежными полотняными повязками, кровь и грязь с рук и лица были смыты. Он лежал на полу, на подстилке из сена и шкур, в углу какого-то просторного помещения. Вдоль стен тянулись скамьи с прялками, в противоположном углу виднелось сооружение, в котором корабельщик опознал ткацкий стан. Освещалось все это несколькими лучинами в светцах по углам. На скамьях возле прялок сидело несколько женщин, но они не работали, а вполголоса возбужденно переговаривались, мешая славянские, чудские, северные слова. Откуда-то долетал шум, похожий на звуки большого застолья: звон чаш и ножей, веселые хмельные крики.

В первый миг Тормод подумал, что уже попал в Хель, потом – что лишился рассудка, потому как только в безумии ему мог примерещиться ткацкий стан. Но при виде женщин он вспомнил о Загляде и попытался приподняться. Бок и плечо отозвались резкой болью, полутемная палата качнулась перед глазами – он был слишком слаб. Одна из женщин заметила его движение, обернулась и позвала кого-то. Над Тормодом склонилось знакомое лицо молодой женщины с полотняной повязкой на голове, как носят в северных странах, с длинными прядями светлых волос, свисающих из-под повязки.

– Ты все-таки жив, Белый Медведь? – спросила она. – Я так и знала – ты слишком любишь жизнь, чтобы так просто умереть.

– Арнора! – еле выговорил Тормод, снова пытаясь приподняться. – А я уж думал, что попал в Хель, что совсем обезумел! Где я?

– Ты на ярловом дворе, у нас в Конунгаберге! В девичьей. Тебя принесли еще днем люди Эйрика ярла. Кто тебя так угостил?

– Так Эйрик ярл захватил и Конунгаберг?

– Нет, Оддлейв ярл сам впустил его. Он поклялся никого не обижать. Ты ведь не знаешь – с ним пришел Ингольв Трудный Гость.

– Я знаю, я слишком хорошо это знаю, – с горечью ответил Тормод. – Я видел «Медведя». Лучше бы я отрубил себе руку, когда взялся его строить!

– Глупости! – решительно отрезала Арнора. – По-твоему, каждый кузнец должен проклинать себя за все ножи и мечи, которые он кует?

– Нет. Только тот, кто выкует меч на самого себя…

– От судьбы не уйдешь! – отмахнулась Арнора. – Да, Белый Медведь, послушай! Эйрик ярл велел сказать ему, когда ты очнешься. Лежи спокойно. Из тебя вытекло слишком много крови.

Оставив корабельщика, она ушла и вскоре вернулась. За ней шел сам Эйрик ярл – без плаща и шлема, покрасневший от духоты палаты и обильного пира, веселый, захмелевший то ли от ладожского меда, то ли от запаха пролитой крови.

– Ты очнулся! – сказал он, садясь на край скамьи рядом с лежащим корабельщиком. – Я рад! Было бы жаль, если бы такой славный мастер отправился к Хель, успев сделать только одного «Медведя». Как твои раны? Тебе не слишком сильно повредили руку, ты сможешь работать?

– Я не лекарь, – сдержанно ответил Тормод.

Его обычная словоохотливость пропала, он не знал, как ему говорить с этим человеком. Не знал даже, что о нем думать. Эйрик ярл имел славу храброго, щедрого, великодушного и удачливого предводителя, сам Тормод не так давно готов был восхищаться им. Но вот он пришел сюда, в новый, славянский дом Тормода, и разрушил его жизнь.