Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер

– Они что же, чересчур сильны для тебя, Тессон? – с обманчивой мягкостью поинтересовался Вильгельм.

– Богом клянусь, нет конечно! – опешил владетель Сингуэлица.

– И ты для меня тоже не слишком силен, – продолжал Вильгельм. – И я говорю тебе: не дай им вцепиться Генриху в глотку.

Владетель Сингуэлица громко расхохотался.

– Я получил свой ответ. – Он повернулся, когда в шатер вошел Рауль, и кивнул ему. – Что ж, мессир Рауль, как видите, я вернулся. А вот тридцать человек короля к нему больше не присоединятся, – самодовольно сообщил Тессон.

– Да, я слышал, – улыбнулся Рауль. – Постарайтесь не сожрать все войско Генриха, пока я не вернусь, чтобы посмотреть, как вы это делаете.

– А, так вы отправляетесь на восток, друг мой? Вам нужен эскорт?

Рауль лишь отрицательно покачал головой, а Тессон продолжал:

– Что ж, да хранит вас Господь. Привезите нам хорошие известия от Роберта д’Э. – Сингуэлиц вышел, и полог шатра громко хлопнул ему вслед.

Рауль выехал из лагеря на закате, направляясь на северо-восток, в сторону Сены. Он уже не впервые исполнял роль связного между герцогом и командирами его восточных отрядов, но отцу, который провожал сына, вдруг захотелось, чтобы вместо него отправился кто-нибудь другой. Одинокого всадника, едущего по разоренной войной территории, могли подстерегать любые напасти, а его никак не покидало ощущение, что Рауль как раз из тех людей, кто с легкостью может угодить в лапы неприятеля. Отец смотрел Раулю вслед, пока тот не скрылся из виду, а когда медленно повернулся, чтобы идти к себе, то обнаружил – рядом с ним стоит Жильбер Дюфаи. Хуберт не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о том, что он переживает из-за сына, посему лишь молодецки расправил плечи и небрежно заявил: надеется, Рауль не заснет и не свалится с коня, прежде чем доберется до лагеря графа д’Э.

Жильбер зашагал рядом с ним и с улыбкой сказал:

– Что за странное все-таки создание Рауль! Он уверяет, будто не любит драться, но, когда требуется доброволец для такой вот поездки, всегда вызывается первым. Ваш сын решил, что в начале года сам должен привезти сведения из Франции. Откровенно говоря, я не думал, что он выйдет из этого дела живым, а что до Эдгара, который считает, будто тот, кто не может поспорить с ним шириной плеч, вообще ни на что не годен, так вот, он принялся оплакивать его, не успел Рауль двинуться в путь.

– Ну, – заявил Хуберт, преисполнившись некоторой важности, – Рауль может, конечно, иногда придерживаться совершенно дурацких идей, но при всем при том у него есть голова на плечах, и, полагаю, он сумеет позаботиться о себе в случае необходимости.

– Вот именно, – согласился Жильбер. – Хотя по его виду этого не скажешь, а послушать его, так можно подумать, будто ему отроду не доводилось держать меч в руке или совершать что-либо необычное. – Он сделал паузу. – Наверное, именно поэтому его все так любят. Он не хвастает, подобно всем нам, и, несмотря на то что уверяет, будто ненавидит проливать кровь, дерется не хуже любого из нас. Я сам видел, как он перере́зал горло с такой легкостью, что залюбуешься, – добавил Жильбер и коротко рассмеялся.

– В самом деле? – спросил явно польщенный Хуберт. – А когда это случилось, мессир Жильбер?

– В прошлом году, под Сент-Обеном, когда мы гнали французов. Мы с ним подобрались к самым передовым позициям, чтобы посмотреть, как расположились французы, и в темноте наткнулись на часового. Рауль зарезал его, так что тот даже пикнуть не успел.

История эта приободрила Хуберта, и в собственные покои он вернулся в приподнятом расположении духа, представляя, как Рауль с легкостью перерезает глотки всем тем, кто вздумает помешать ему в его нынешнем опасном предприятии.

Тем временем французы тяжеловесно и неторопливо продолжали двигаться вперед. Их отряды фуражиров не могли найти зерна, а те, кто отправлялся в леса на поиски угнанного скота, редко возвращались обратно. Однако дома́, монастыри и церкви по-прежнему являли собой легкую добычу, там многим можно было поживиться, посему страх быть отрезанными нормандцами от основных сил не останавливал французскую солдатню, отправлявшуюся в подобные набеги.

А нормандская армия по-прежнему держалась на почтительном отдалении от захватчиков, высылая небольшие карательные отряды, донимавшие короля своими комариными укусами.

Советники Генриха полагали, что им нечего опасаться герцога, и потому его болезненные налеты не слишком их беспокоили. Они не сомневались – именно их продвижение вперед вынуждает его отступать, осталось лишь зажать его в тиски вместе с принцем Эдом, чтобы наконец заставить принять бой. Но Генрих, помня блеск этих ястребиных глаз, сохранял бдительность, приказывая выставлять часовых по ночам и каждый день ожидая, что ему придется отражать одно из внезапных нападений, на которые герцог был большой мастер.

От своего брата, идущего во главе бельгийского войска, Генрих получал лишь отрывочные известия. Многие французские лазутчики, выступившие из лагеря Эда, попросту исчезали без вести, а их донесения нередко попадали в руки герцога Вильгельма.

В лагере нормандцев тревога поселилась в трех сердцах, но король Генрих ничего не знал об этом, как не подумал бы и придать значение тому факту, что об одном нормандском рыцаре вот уже пять дней не было ни слуху ни духу. Однако каждое утро герцог Вильгельм, открывая глаза, первым делом задавал своим людям один и тот же вопрос: «Рауль вернулся?» Когда же они отвечали: «Еще нет, монсеньор», он не подавал виду, что расстроен, и лишь крепче сжимал губы, а потом с головой погружался в ежедневные заботы, так что у него не оставалось времени тревожиться о судьбе своего любимца.

А вот отцу и другу Рауля не удавалось с такой же легкостью скрыть беспокойство. У Хуберта вытянулось лицо, а в груди поселилось недовольство и обида; Жильбер же, по большей части, хранил молчание, предпочитая день и ночь околачиваться вокруг аванпостов лагеря. Однажды Хуберт зашел к герцогу по какому-то делу, и, когда уже выходил из его шатра, Вильгельм обронил:

– Я отправил лазутчиков в Дримкур.

– Какой прок будет от этого моему сыну, сеньор? – ответил Хуберт.

Вильгельм, сделав вид, что не заметил угрюмого уныния в его голосе, пояснил:

– Я должен знать, что с ним случилось.

Хуберт фыркнул. Его негодующий взгляд встретился с глазами Вильгельма; ему показалось, что под маской самообладания герцога он заметил тень снедавшей его тревоги, поэтому мужчина вспомнил – Вильгельм тоже был другом Рауля. Хуберт отвел глаза, прочистил горло и грубовато заметил:

– Я надеюсь, с ним все в порядке.

– Я тоже, – сказал герцог. – Он дорог мне: у меня больше нет таких друзей.

– Я совершенно уверен, что он цел и невредим, – упрямо продолжал Хуберт. – Я не собираюсь лишаться сна из-за Рауля, поскольку мальчик наверняка неплохо устроился в лагере графа Роберта, пока мы его оплакиваем здесь.