Обещание - Джоди Пиколт

А когда закончил и встал, то обнаружил, что Стив лежит на своей койке, а полупустая тарелка стоит на кровати Криса. Вернон отвернулся от унитаза к голой стене, насколько возможно щадя достоинство Криса.

Телефон зазвонил в ту минуту, когда Майкл уже собирался отправиться по вызовам.

— Алло! — нетерпеливо бросил он, уже начиная потеть под тяжестью зимней куртки.

— Ой, Майки! — приветствовала его двоюродная сестра Феба из Калифорнии — единственный человек, который называл его Майки. — Я просто хотела позвонить и выразить свои глубочайшие соболезнования.

Майкл никогда Фебу не любил. Она была дочерью его тетки, и, видимо, мать после похорон сообщила новость племяннице, поскольку сам Майкл никого из своих родственников о смерти Эмили не извещал. Феба носила длинные волосы в стиле хиппи и сделала карьеру на том, что бросала горшки, которые намеренно делались кособокими. Когда Майкл с ней общался — что случалось довольно редко, на семейных праздниках, — ему всегда вспоминался тот случай, когда им было по четыре года и она глупо хихикала, когда он замочил штанишки.

— Спасибо, что позвонила, Феба, — сказал он.

— Мне сообщила твоя мама, — добавила она.

Майкл удивился. Как мама могла делиться информацией, которую сам Майкл еще не мог принять?

— Я подумала, что тебе, может, хочется с кем-то поговорить.

«С тобой?» Майкл чуть было не задал ей этот вопрос, но опомнился. Потом вспомнил, что гражданский муж Фебы два года назад повесился в туалете.

— Понимаю, каково это, — продолжала Феба, — внезапно узнать о том, что должен был заметить давным-давно. Они попали на небеса — ведь к этому они и стремились. Но у нас с тобой остались вопросы, на которые они уже никогда не дадут ответов.

Майкл продолжал хранить молчание. Неужели она до сих пор скорбит, спустя два года? Неужели она намекает на то, что у них много общего? Майкл закрыл глаза и почувствовал, как дрожит, несмотря на теплую куртку. Это неправда, это просто не может быть правдой. Он не был знаком с мужем Фебы, но и она не могла знать своего мужа настолько же хорошо, как Майкл знал Эмили.

«Настолько хорошо, — подумал Майкл, — что случившееся стало полнейшей неожиданностью?»

Он почувствовал резкую боль в груди и понял, что это чувство вины лезет из всех щелей: из-за того, что оказался неспособным увидеть, что дочь в депрессии, из-за того, что даже сейчас ведет себя настолько эгоистично, что думает о том, как самоубийство Эм пятном ляжет на него как отца, и совершенно не думает о самой Эмили.

— Что мне делать? — пробормотал он, не понимая, что произнес последние слова вслух, пока не услышал ответ Фебы.

— Жить, — сказала она. — Делать то, что они уже не могут. — На другом конце провода его сестра вздохнула. — Знаешь, Майкл, я раньше сидела и пыталась объяснить произошедшее, как будто существует некий ответ, который можно найти, если поискать повнимательнее. Потом однажды я поняла, что если бы такой ответ был — Дейв до сих пор был бы жив. И я задумалась: неужели Дейв ощущал то же… то же, что я не могу описать словами? — Она откашлялась. — Я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал. Я не одобряю его поступок, но, по крайней мере, стала чуть лучше понимать, что происходило в его голове.

Майкл представил, что в животе Эмили сжимался тот же гордиев узел, что сейчас у него, что мысли Эмили так же метались. И в миллионный раз пожалел, что оказался недостаточно бдительным, чтобы разделить ее боль.

Он невнятно поблагодарил Фебу и повесил трубку. Потом, не сняв меховую куртку, устало поднялся по лестнице пустого дома. Вошел в комнату Эмили и растянулся на ее кровати, по очереди посмотрел на зеркало, на учебники, на разбросанную одежду, пытаясь взглянуть на мир глазами дочери.

Френсиса Кассаветеса приговорили к шести месяцам тюрьмы, но он отбывал свой срок по выходным. Такова была обычная практика наказания для тех, кто имел работу и приносил пользу обществу: судья разрешал им приходить в тюрьму в пятницу и уходить в воскресенье, позволяя в будние дни работать. «Пятнишники» считались в тюрьме приходящими царьками и бóльшую часть времени занимались тем, что брали взятки у сокамерников, которым повезло меньше. Они проносили сигареты, иголки, таблетки тайленола — все, что угодно, — за определенную мзду.

Френсис, войдя в режим строгой изоляции, спросил Гектора:

— Я тебе друг?

И прошел мимо Гектора в туалет. Потом вернулся, кулаки его были сжаты.

— Ты должен мне двойной тариф, Гектор. Я поранился об эту чертовщину.

Крис видел, как рука Гектора коснулась руки Френсиса, и мелькнул маленький белый тюбик. Он повернулся и пошел в свою камеру.

Стив загнул угол страницы в журнале, который читал.

— Френсис опять принес ему сигареты.

— Я уже понял, — сказал Крис.

Стив покачал головой.

— Гектору лучше бы попросить никотиновый пластырь, — пробормотал он. — И Френсису будет проще его пронести.

— Как он это проделывает? — полюбопытствовал Крис. — В смысле, проносит сигареты.

— Раньше, я слышал, он прятал их во рту. Но его поймали, и теперь он прячет их в другом отверстии. — Поскольку Крис продолжал непонимающе смотреть на него, Стив покачал головой. — Сколько у тебя отверстий? — многозначительно спросил он.

Крис зарделся. Стив отвернулся и снова открыл журнал.

— Господи боже, — прошептал он, — как, черт побери, ты здесь оказался?

Едва войдя в помещение с длинными поцарапанными столами, за которыми сидело скопище его сокамерников, Крис увидел маму. Он подошел, и она бросилась к нему.

— Крис, — выдохнула она, гладя его по голове, как делала, когда он был еще маленьким. — Ты как? Нормально?

Надзиратель осторожно тронул Гас за плечо.

— Мадам, — сказал он, — прикасаться нельзя.

Гас вздрогнула, выпустила сына из объятий и села за стол. Крис занял место напротив. Но, несмотря на то что их не разделяла перегородка из оргстекла, это не означало, что между ними не существовало барьера.

Он мог бы рассказать маме, что в своде правил поведения, установленном начальником тюрьмы, талмуде толщиной со словарь, было указано, что посещение заключенного должно начинаться с непродолжительных объятий или поцелуя (без открытого рта) и таким же образом заканчиваться. В этом же талмуде имелись запреты относительно сигарет, употребления нецензурных выражений, толкания сокамерников. Столь незначительное на воле правонарушение в тюрьме являлось преступлением. К общему сроку наказания прибавлялся еще один.

Гас потянулась через стол и взяла сына за руку. И только теперь он заметил, что мать пришла не одна, а с отцом. Джеймс сидел на стуле чуть позади, словно боялся прикоснуться к столу, и практически оказался сидящим напротив заключенного с татуировкой в виде паутины на щеке.