Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - Джереми Браун

обочине дороги впереди и предупредила их, что там находятся силы безопасности», это позволило Фэну и его помощнику избежать ареста. Сама Чай провела несколько недель, скрываясь в доме, принадлежащем, как она выразилась, «семье простых крестьян. Они были нежны и добры, далеки от гнева и сплетен. Они находили радость в мелочах» [Chai 2011: 208, 210].

Чай Лин и Фэн Цундэ в конце концов добрались до Гонконга; спустя десятилетия Чай все еще хранила теплые воспоминания о сельчанах, которые ей помогали. Чжан Боли, занимавший 17-е место из 21-го в списке наиболее разыскиваемых студенческих лидеров, опубликованном Министерством общественной безопасности 13 июня 1989 года, получил важную помощь от крестьян. Он даже сам стал крестьянином. 19-летний парень в 1989 году был старше многих других студенческих лидеров. Поработав журналистом в своей родной провинции Хэйлунцзян, Чжан осенью 1988 года поступил на специальность, по которой Пекинский университет готовил будущих писателей; он стал активистом после смерти Ху Яобана. После кровопролития в Пекине он вернулся на северо-восток Китая, где родственники помогли ему спрятаться.

Чжан обманом прошел через полицейский КПП в сельской местности провинции Хэйлунцзян, управляя повозкой с лошадьми и говоря на местном диалекте. Чжан и муж его двоюродной сестры провели часть лета 1989 года в самодельной хижине, которую они построили на слиянии рек Хулань и Сунгари, недалеко от Харбина. Затем Чжан провел неделю в качестве сезонного рабочего, мотыгой обрабатывая желтую фасоль, прежде чем добраться до дома своего дяди, имевшего хорошие связи. Дядя Чжана хвастался, что укрытие беглеца от репрессий после расправы было долгом «настоящего коммуниста… Славное имя Коммунистической партии было похоронено в руках этого маленького Дэна, будь он проклят!» Дядя Чжана рассказывал о своем вкладе в настоящий коммунизм. Однажды он сказал Чжану, что «по меньшей мере 50» родственников и друзей, проживающих в сельской местности, знали о местонахождении Чжана.

Никто не выдал Чжана полиции, но он нервничал. На следующее утро, вспоминал Чжан, «я переоделся в крестьянский костюм» и ускользнул. «Я принял образ крестьянина – мало разговаривал, держался особняком». Ему удалось выжить, работая на ферме осенью 1989 года [Zhang 2002: 85, 90, 93]. Зимой 1989 года Чжан перебрался в Советский Союз. Власти отказались предоставить ему убежище или разрешить ему поехать на Запад, но разрешили ему спокойно вернуться в Китай, где он жил до 1991 года, потом сбежал в Гонконг, а затем в Соединенные Штаты [Yu 2013].

В 1989 году сельские жители не только укрывали беглецов, некоторые деревенские сами подвергались преследованиям. Многие обеднели. Проживающие в сельской местности родственники тех, кто был убит в Пекине, столкнулись со скорбью и одиночеством. Фан Гуйчжэнь и ее муж Лэй Гуантай жили в деревне в уезде Хуайжоу, примерно в 40 милях от площади Тяньаньмэнь. В июне 1989 года Лэй работал водителем на земляных работах для высотной башни в Цзяньгомэнь. По словам Дина Цзилиня, 3 июня около 22:00 Лэй и два других водителя поехали посмотреть на статую «Богиня Демократии». После 23:00 мужчины курили недалеко от Нанчицзи. Пуля попала в Лэя. В суматохе кто-то положил раненого Лэя в коляску велорикши и оставил. Фан Гуйчжэнь ничего не знала об этом, когда 4 июня сельские власти сказали ей, что ее муж пропал без вести и не вернулся на работу.

Это показалось Фан странным. Она недоумевала, как взрослый мужчина мог пропасть в Пекине. На следующий день она услышала в вечерних новостях разоблачение «ложных слухов» о том, что люди были застрелены и убиты на площади Тяньаньмэнь. «Это меня очень обеспокоило», – сказала Фан. В течение нескольких дней она объездила 18 пекинских больниц, просматривая толстые стопки фотографий трупов и читая списки имен жертв кровавой расправы. Она так и не нашла Лэя. Он пропал без вести ночью 3 июня 1989 года. С тех пор Фэн приходилось обрабатывать более трех акров земли одной, изо всех сил пытаясь вырастить двоих детей (одному было семь лет, а другой был младенцем).

Трагедия на площади не только лишила ее мужа и основного источника дохода семьи, она заклеймила ее и подвергла преследованию. На какое-то время после исчезновения Лэя деревенские власти отключили электричество в ее доме. И каждый год в преддверии 4 июня к ней приезжают полицейские, чтобы убедиться, что она не собирается «создавать проблем». Офицеры знают, что Фан однажды столкнулась с мэром Пекина Чэнь Ситуном на публичной «встрече с мэром» и потребовала справедливости и компенсации за потерю мужа [Дин 2004].

Чэн Жэньсин и Тянь Даомин из провинции Хубэй, Чэнь Юнтин и У Гофэн из провинции Сычуань, а также Ли Хаочэн из сельской местности Тяньцзиня были отмечены как первые жители своих деревень, прошедшие тестирование в университетах Пекина. Это было большой честью для их родных городов и сел. Перспектива достойно оплачиваемой и стабильной работы после окончания учебы также сулила экономическую стабильность их семьям на родине. После июня 1989 года честь превратилась в позор, а финансовые обещания – в нищету. Семья Чэн Жэньсин жила в уезде Туншань в большом комплексе с иероглифами «Даосский мастер», написанными над воротами. После того как отец Чэна вернулся из Пекина, где он встретился с сотрудниками Университета Жэньминь и присутствовал на кремации своего сына, он каждый день напивался, сидел на пороге и звал Жэньсина домой. Раньше отец Чэна продавал поросят, уток, сладкий картофель, рис и овощи, чтобы оплатить образование сына.

В конце концов, по словам его невестки Ся Сия, он окончательно спился. После того как другие жители деревни узнали, что Жэньсин был застрелен в Пекине, они назвали его контрреволюционером и подвергли семью остракизму. Во время интервью в 2013 году мать Чэна, Цзинь Яси, в основном молчала, пока говорила ее невестка. Когда ее попросили рассказать о смерти Чэн Жэньсин, она покачала головой и заплакала. «Она не может этого вынести», – сказала Ся Сия [Ю и Го 2014]. Цзинь Яси умерла в апреле 2019 года в возрасте 93 лет [Cheng 2019].

Семьи Чэн Жэньсин, Тянь Даомин и Чэнь Юнтин были поражены известием о смерти сыновей. Мать Ли Хаочэна, Лю Цзяньлань, вообще ничего не знала. Пытаясь защитить Лю от невыносимого горя, другие дети никогда не рассказывали ей о том, что Ли Хаочэн был застрелен, но она знала, что произошло что-то плохое, потому что он не вернулся. Лю догадалась, что Ли умер. Она пыталась вести себя обычно в присутствии других, но по ночам плакала в своем деревенском доме в уезде Уцин к западу от Тяньцзиня. Когда она спросила брата Ли, умер ли ее сын, тот солгал. Но она все поняла[108].

Опыт У Динфу как отца был другим. Он знал, что его сын У Гофэн участвовал в протестах. У Гофэн отправил домой в Сычуань длинное письмо с описанием происходящего в Пекине после поминальной службы Ху Яобана[109]. Отец ответил письмом, в котором говорил, что демонстранты не понимают жестокости Коммунистической партии. У Динфу предупредил сына: «Запомни: ни в коем случае не вмешивайся в политику». У Гофэн так и не удосужился написать еще одно письмо своим родителям. После того как он был убит в Пекине, городские чиновники вызвали его отца в административный комплекс, сообщили новости и спросили, не был ли его сын одним из бунтовщиков. «Я сказал, что даже если он бунтует, нельзя было его [просто] застрелить, – вспоминал У Динфу. – Хорошо, арестуйте его и посадите на 10 или 20 лет. Только верните моего сына