Я в свою ходил атаку… - Александр Трифонович Твардовский

class="v">Но над каждым генералом,

Кто бы ни был он такой,

Есть другой – большой над малым —

А над тем еще другой.

А над тем еще постарше

В три шеренги ордена.

А над самым старшим – маршал,

А над маршалом – война.

Собрать бы записанные и не записанные на войне, подслушанные и слышанные анекдоты, диалоги, миниатюрные рассказики – это было бы то, что возможно покамест об этой войне.

8. III Р.Т.

К «Дому».

Однажды ей приснился сон:

Она в большой тревоге.

Что запозднился где-то он,

Заночевал в дороге…

13. III Р.Т.

Глава <«Над Днепром»> требует развития наступательного мотива, так, чтобы оставление героем родного дома в стороне было как бы в порыве вперед, в радости наступления. Во всяком случае встречи и радость освобожденных людей должны его компенсировать. Что-то большее, чем родные места – родина, – ведет его. И вместе с тем – «прости».

Остатки, наброски.

Тот, кто нынче на походе

Моего героя вроде,

На войне не первый год,

Слушай вот что наперед.

В жизни воина дорожной

По случайности возможной,

Завернуть в родимый край

Не желай.

Не желай. С тебя довольно.

Сыт, солдат. Душа полна.

Лучше тещи хлебосольной

Всюду потчует война.

Дым, щебенка, головешки,

Рваной жести скорбный стон,

Бедных беженцев тележки

Всюду есть – из горла вон…

…Что-то с ним такое стало,

Прохватило до души.

Может, угол тот укромный

Незатронутый войной

Что-нибудь ему напомнил

День иной и мир иной…

По лицу провел рукою,

Усмехнулся:

– Что ж ты, брат,

В самом деле, что такое

Правда, плачешь?

– Виноват.

Теркин и смерть – глава, которая, может быть, будет отнесена ко второй части, где говорится, что он «ранен тяжело». Русский раненый лежал. Теркин лежит на снегу, истекая кровью. Смерть присела в изголовье:

…Говорит: теперь ты мой.

Отвечает, нет не твой.

Я солдат еще живой[39].

15. III Р.Т.

Вчера одним присестом набросал главу «Смерть и Теркин». Кажется, это рекордная выработка за все время писания этой книги. Глава помещается покамест что после «В наступлении» (II ч.), но, скорее всего, будет в этой третьей, может быть, будет заключительной. Сегодня задача – переписать ее набело, по возможности, обстругав. Затем – ближайшие дни отдать главе о родине Теркина, идущей в «Красноармейце» по порядку. С обработкой главы «Теркин и смерть» буду считать отпуск уже оправданным. Остальное будет, что успею еще, как премия. Может быть, успею тронуть и «Дом».

Сегодня опять вспомнил о еще довоенном замысле «Московского романа». Многое выступает в воображении уже как картина, конкретные ситуации. Главный герой (вроде Н. Дорошенкова, погибшего ныне) – немолодой студент, человек со стажем практической жизни за плечами, приехавший в Москву с жаждой науки, навыками самоученичества и провинциальным восприятием столицы («сгущенный мир»).

–

… Взвыла Смерть:

– Опять, постылый,

Насолил ты, Теркин, мне.

Столько смертных упустила

За тобою на войне.

21. III Р.Т.

Одна из ближайших «философских» глав: «Кто воюет на войне».

Каждый скажет: воевал

– Я салюты подавал.

То ли это —

Для военного совета

Огурцы солил.

Как же я не воевал?

Я по поводу победы

Всякий раз в Москве стрелял.

– Я частушки сочинял.

Тот готовил суп да кашу,

Тот частушки сочинял.

– Тот.

Никому уже приказа

От себя не отдавал —

Сам – руками

– Воевал.

22. III Р.Т.

Сейчас глава будет «Днепр и Сож» – белорусская сказка. Элемент поэтической настоящей народной сказки будет нов и хорош в книге.

Начало: так, мол, и так: где-то я читал или слышал сказку о Днепре и брате. – Сказка. – Днепр за нами, Сож за нами. А может быть, объявится некоторая символика.

–

«Смерть и Теркин» последний раз подпортил удлинением и украшением, в котором глава не нуждается. Освободить все дельное и живое от излишнего и надуманного и переписать в чистовую тетрадь впереди среди чистых листов – в запас. Скорее всего, пойдет во второй части.

–

Торопят варварски – в каждый номер главу и ограничивают совершенно хамски неуважительно – 3–4 номера, и слезай. Кто может знать, сколько? Задача – по возможности вытерпеть и выполнить все, а для «Знамени» вновь все перепахать и улучшить. Иначе – безвыходность. А окончательное окончание книги, может быть, еще отложится, т. е. теперь я уж могу считать, что книга есть, она может продлиться или прекратиться, в ней каждая глава – последняя.

24. III Р.Т.

Третий вариант «Смерти». Совещание у Косыгина о гимне РСФСР. Может быть, войду в «колхоз» – Исаковский, Сурков, я. Наибольший процент вероятности реального. Наименьшая возможность схалтурить для мастеров этого дела. Может быть, что выйдет из отрывка «Россия».

31. III Р.Т.

Гоню главу о Днепре, состоящую покамест из вздохов, восклицаний, умолчаний и оговорок, за невозможностью дать батальную ситуацию переправы и вообще, может быть, по слабости. Первоначальная затея «сказки» о двух реках отложена. Успел только бегло, черно перемахать готовую прозу в примерные белые стихи…

–

Вечная память – стихи для конца войны:

Вечная память,

Вечная слава,

Павшим за родину

В битве кровавой.

Павшим еще у границы,

У порога столицы,

У Волги и Днепра,

У кавказских предгорий.

На суше и в море.

У рек и речушек,

У городов,

Деревень, деревушек.

Тем, что убиты

За облаками,

В осаде,

В наступленьи.

Шапки долой.

9. IV Р.Т.

Домучил и сдал главу «На Днепр».

В целом – с предыдущей главой – ощущение вынужденного продолжения, натяжек, повторений. Из всего, что написано за отпуск, одна главка – новость для себя и действительно продолжает книгу «Смерть и Теркин». Что-то ушло, оборвалось где-то позади, когда все с Теркиным было естественно, необходимо. Похоже, что остался я с ним один, одному мне он интересен, одного меня занимает эта штука. Выводы: