Люди золота - Дмитрий Могилевцев

Но без провизии не оставались. К кораблям то и дело подплывали лодки, и чёрные, показывая страшные кровавые дёсны, трясли связками рыбы и вяленого мяса, выставляли бочонки с пальмовым вином, женщин, голых, и губошлёпых, и уродливых, как буйволицы.

Дни тянулись за днями, а корабли всё ползли и ползли вверх по реке. Куда и зачем – не понимал никто. Но все видели, что хозяин – огромный, беловолосый человек – стоит на носу первого корабля, глядит неотрывно вперёд, будто вцепился в невидимую нить и тянет её, вбирает в себя. Не пытается расспрашивать встреченных чёрных, не всматривается в берега – только вперёд, торопясь попасть наконец туда, куда стремился долгие годы. И от этой его жажды, очевидной и внятной, утихал всякий ропот, умирали сомнения. Всеми овладело ощущение чего-то огромного, непомерного даже, того, что больше всей прежней жизни, чего достигнуть – весомей и ценнее всего прежнего. Потому измученные гребцы, укладываясь на ночь, с нетерпением ожидали следующего утра.

Понемногу берега становились выше, а зелень на них – пышнее. Река то разливалась спокойными плёсами, то сужалась, шелестя, и выгребать против течения удавалось с большим трудом. Большая шини чуть ползла, её тянули лодками. Наконец, после очередной быстрины, узкого коридора между красными утёсами, вырвались на спокойное, гладкое озеро – и увидели на берегу его город из жёлтых домов и башен, похожих на муравейники. А перед ним вход в очередную стремнину закрывали широкие, раскрашенные алым и чёрным барки, и борта их щетинились копьями.

Инги приказал стать на два полёта стрелы от них. От наибольшей барки отплыла лодка с тремя людьми, закутанными в литамы, и самый высокий из них, с двумя саблями на боку и серебряным обручем во лбу, сказал по-арабски:

Золото люди узнали раньше железа. И раньше меди. Раньше огня и камня, раньше света.

Слепив людей, боги вдохнули в них жизнь. А в золоте люди узнали вкус их дыхания, их кровь. Потому захотели золота, потянулись к нему, ценя его превыше всего на земле, вымеряя золотом ценность пищи и жизни. Научились чуять золото. Угадывать, где россыпи его и где лежит оно среди твёрдого камня и песчаных отмелей.

Серый мир мёртвых и небо проросли Великим древом, несущим и наш мир. У мёртвых – его глубинный корень, у светлых – листья, пьющие солнце. Но подобно тому, как у ясеня корни тянутся и под самой почвой, под дёрном, готовые впитать влагу, так и верхние корни Великого древа пронизывают срединную землю. И течёт по ним сок, который пьют боги. Сок этот шумит в их крови и становится кровью. А когда корни трескаются, сок течёт в наш мир, умаляясь и врастая в песок – но оставаясь гладким и чистым. Его не смеет тронуть смертное время, и воды этого мира, разлагающие плоть и рассыпающие сталь ржавью, бессильны перед ним.

Но кровь богов тяжела и страшна. Она тянет к себе людскую, тянет жадней, чем полуденное солнце воду. Иссушает душу, выцеживает рассудок.

Люди пустыни, живущие от караванов с золотом, презирают и боятся его. А благороднейшие из них, имохары, повелевающие мечами и тропами через равнины раскалённых камней, стыдятся прикоснуться к нему. Прикоснувшись нечаянно, обжигают и омывают осквернённое место. На мечах и сёдлах этих людей – белый чистый металл. Новорождённым они дарят браслеты из камня и серебра, новобрачным – серебряные ожерелья. Золото, проходящее через их владение, несут икланы, чёрные рабы, за поколения рабства забывшие, откуда они, и готовые умереть за хозяев.

Золото даётся чёрным. Люди, пронесшие закон бога пустыни всюду, где растёт виноград, думали: чёрные происходят от солнца. Мир делится на семь климатов. Разум родится в средних климатах, в крайних же – варварство и дикость. В первом климате – лёд и люди с кожей белее снега. В седьмом – лютое солнце, жгущее кожу и разум. Оттого рассудки и души чёрных скудны и малы, и, подобно детям, то и дело бросаются они в пляс, то поют, то плачут, а в невежестве своём свирепы и едят подобных себе. Только вера в Единого бога способна облагородить их умы, оградить от невежества, приблизив к людям умеренности.

На самом же деле – в душах чёрных смеётся кровь богов. Здесь реки несут её, земля полна ею. Там, где земля отдаёт её, – чёрные безумны и не истребляют друг друга лишь потому, что безумие их само по себе обрело видимость разума – так живут муравьи, бессильные и неспособные ни к чему поодиночке, но могучие все вместе. Потому и жидкое серебро, медленная отрава, рождённая алым камнем, не вредит им.

Безумных никто не покоряет и не пытается покорить. Если на их земли приходят с железом, живущие подле золота чёрные, дикие племена лам-лам, разбегаются, бросая утварь, хижины и жалкий скот, и гибнут в лесах, но не придают этому значения, ибо безумны. Золото становится некому добывать, и пришлецы, побродив по золотым полям, отправляются восвояси и расплачиваются за дерзость тем, что на несколько лет после набега приток золота скудеет и приходится ждать, пока чёрные расплодятся и примутся вновь за привычное дело. А дело их – золото. Они родятся и умирают рядом с ним. За золото покупают они жидкое серебро и, дробя золотоносную руду, блестящей жижей забирают из неё золото, а затем на железных сковородах греют жижу, чтобы упарить золото, сделать твёрдым. Оттого глаза чёрных красны, и от смеха их женщины рожают до срока. Яд проникает в их мозг и пальцы, кровавит губы и сообщает ногам неистовую дрожь. Они всегда в рабстве у самих себя, и самые знатные из них потеют и стонут, собирая золото. Кроме жидкого серебра, покупают они просо и соль, немного железа и разноцветные стеклянные бусы, ибо их женщины хотя и ходят нагими, но украшают себя ожерельями и браслетами. Имея золота больше всех во всём срединном мире, они ужасающе нищи и не умеют употребить золото для торговли, не зная его настоящей цены. Если бы не вожди, забирающие добытое золото, чёрные всё его отдали бы за пригоршню соли и странные орехи, называемые «акан». Соль чёрные употребляют, чтобы не загустела от жары кровь. Кладут куски соли на отвислые губы, как ребёнок медовое лакомство, и сосут. А орехи приносят с полудня, из леса, где скользят тени с человечьими лицами и тяжко топочут великаны, разучившиеся говорить. Орехи эти горьки на вкус, но пьянят и дурманят голову весельем, лишают сна и сообщают мышцам холодную силу. Воины чёрных, отправляясь в набег, жуют их и бегут днями напролёт по дикому лесу. От орехов акан дёсны превращаются в сырое мясо, а зубы чернеют. Кожа иссыхает, покрывается сетью мелких морщин, и дожившие до старости чёрные похожи на высохший бычий пузырь, висящий на костях.

Все лам-лам, кроме вождя и его воинов, обречены добывать золото. Тот, кто имеет лодку и считается знатным, ищет золото в речном песке. Рыхлит его мотыгой, взбивает, пускает муть по жёлобу, через шкуры козлов. Затем шкуры отряхивают, собирая золотую пыль. Но это приносит мало золота. Низкие родом чёрные долбят землю, роются в ней как кроты, дробят камни. Волокут из нор корзины с рудой, крошат её в пыль, дышат пылью и выхаркивают на неё лохмотья лёгких. Самые же презренные жгут костры и соединяют с рудным песком жидкое серебро. Эти чёрные живут не дольше речной рыбы. Когда безумие завладевает ими настолько, что они теряют речь и не могут ступить шагу, не танцуя, их прогоняют от костров. Но тогда они в безумном жизнеустройстве лам-лам становятся самыми важными и почтенными. Все им уступают дорогу, все их кормят, вожди вешают им бусы на шею и дают священные орехи. А когда безумцы умирают, хоронят их в болоте, чтобы вода забрала из тел золото, собравшееся за годы работ.