100 великих тайн Второй мировой - Николай Непомнящий

В первые месяцы войны огромное количество советских солдат и офицеров попало в немецкий плен

Вопреки громогласным заявлениям, что «бить врага мы будем на его территории», за четыре первых месяца войны Красная Армия отступила вглубь России и понесла колоссальные потери. В мировой истории еще не было случая, когда за такой короткий срок в плен попало свыше полутора миллионов человек. 323 000 – в начале июля под Минском, 328 000 – в начале августа под Смоленском, 665 000 – в середине сентября под Киевом, 662 000 – в середине октября под Вязьмой. В сводках Совинформбюро в это же время сообщалось: «оставили Минск», «оставили Смоленск», «оставили Киев»… А кто оставлен, где и сколько – даже не упоминалось.

Зато Сталин, выступая 3 июля 1941 года по радио с речью, обрушился на тех, кто «своим паникерством и трусостью мешает делу обороны». Уже тогда он призывал «братьев и сестер» вести с ними «беспощадную борьбу», «уничтожать их на каждом шагу», «предавать суду военных трибуналов как пособников врага». В таком же духе действовала и советская дипломатия. «Нет у нас никаких пленных, есть только дезертиры», – не смущаясь, лгали Молотов и Вышинский. Наркомат иностранных дел, как от надоедливой мухи, отмахивался даже от Международного Красного Креста (МКК), проявлявшего участие к советским военнопленным.

Председатель МКК Марсель Юнод еще 22 июня предложил правительствам СССР, Германии, Румынии и Финляндии обмениваться списками убитых, раненых и попавших в плен. На себя МКК брал заботу о пострадавших на фронтах. Принятие плана Юнода спасло бы жизни тысячам советских солдат, но… В ответном послании от 27 июня Молотов поставил условие – обсуждать этот вопрос можно только на основе Гаагской конвенции 1907 года. Невероятно, но факт: Молотов поставил условие Красному Кресту!

Списки Москве были не нужны. Те, кто погиб в плену – туда им и дорога, а кто выжил – теми займется Лаврентий Павлович Берия. К тому же Юнод нехотя помог в этом – по собственной инициативе отправил в Наркоминдел список из трехсот фамилий, составленный представителями МКК Буркхардтом и Де Галлером после неофициального посещения лагеря советских военнопленных. Список сразу был передан куда следует…

В декабре 1941 года, во время встречи в Берлине с Риббентропом, Юнод предложил другой вариант: перестать спорить о конвенциях и, действуя на основе принципов гуманизма и международного права, обменяться списками пленных и организовать через США посылки с едой и одеждой в советские и немецкие лагеря. Риббентроп доложил об этом Гитлеру, а тот лично сделал запрос Сталину. Ответ не заставил себя ждать: «Русских военнопленных не существует. Русские солдаты сражаются насмерть. Если же они выбирают судьбу военнопленных, они автоматически исключаются из советского общества».

Немецкое командование не сомневалось в быстрой победе, но никак не ожидало, что в его руках окажется так много советских пленных. «Раньше мы требовали брать пленных, а теперь не знаем, что с ними делать», – недоумевал Гитлер. Согласно начальному плану, он рассчитывал взять в плен 790 000 человек с последующим их размещением в 18 лагерях, но уже первые месяцы войны заставили пересмотреть вопрос коренным образом.

После боев под Вязьмой начальник штаба вермахта Йодль докладывал в ставку Гитлера: «Захваченные в плен русские армии фантастически сопротивлялись и восемь – десять дней находились без продовольствия. Выжить удалось лишь тем, кто ел кору деревьев и коренья, которые они добывали в лесу. Они попали в наши руки в таком состоянии, что вряд ли выживут».

Как бы то ни было, но 6 августа немецкое командование все же установило рацион питания советским военнопленным: 2040 калорий – неработающим и 2220 калорий – работающим. Мясо в меню не значилось, только хлеб, картофель и крупа. Следивший за составлением рациона Геринг требовал, чтобы ни при каких обстоятельствах эти нормы не повлияли на питание немцев. А министр продовольствия Баке заявил: «Русский желудок эластичен – его не надо жалеть».

Всех остальных пленных фашисты перевозили в закрытых отапливаемых поездах, в дороге обеспечивали питанием. Советские военнопленные, не подпадающие под иммунитет конвенции, если и доставлялись по железной дороге, то в переполненных и открытых вагонах. В большинстве же случаев оккупационные власти вообще не хотели давать транспорт обреченным на смерть.

Пленные французы, англичане, американцы имели крышу над головой, были накормлены и одеты. МКК располагал их точными списками, постоянно проверял лагеря, добиваясь от немецких властей выполнения Женевской конвенции, отправлял посылки с гуманитарной помощью и оказывал медицинскую помощь. Пленные евреи, коммунисты и комиссары, согласно приказу, уничтожались на месте или отправлялись в концлагеря. Остальных размещали подальше от линии фронта: сначала в пересменных лагерях без бараков, а потом в стационарных, с бараками. Условия содержания были кошмарными – в среднем от холода и голода погибало 150–200 человек ежедневно.

Только в 1942 году, когда пленных красноармейцев стали отправлять на работу в рейх, условия содержания улучшились, но не намного: только для поддержания трудовой активности.

Сталин заявил о своем интересе к советским военнопленным только когда война близилась к завершению и участь Германии была решена. Слова «предатели», «изменники», «дезертиры» заменили на «советские граждане, подлежащие репатриации». Но не потому, что руководство СССР сменило гнев на милость, просто ему понадобилась поддержка англичан и американцев.

Самым удобным моментом Сталин посчитал встречу Большой тройки в Ялте в феврале 1945 года. В совместном заявлении для прессы значился следующий пункт: «Мы обязуемся оказывать всестороннюю помощь, совместимую с требованиями ведения военных операций, в целях обеспечения быстрой репатриации всех военнопленных и гражданских лиц».

Рузвельт и Черчилль прекрасно понимали, что ожидает советских военнопленных после возвращения на Родину, но ссориться со Сталиным не стали. В повестке дня значились вопросы поважнее: будущее Германии, европейские границы. А пленные… Если Сталин хочет их наказать – пусть накажет. Что и произошло вскоре: эшелоны с тысячами заключенных пошли на восток – в Сибирь…

В Нюрнберге всех бывших военнопленных представлял единственный свидетель – Евгений Кивелиш, затем бесследно исчезнувший. Вместо сорока двух томов документов процесса, вышедших на Западе, в СССР был издан только семитомный «сборник», в котором места для «изменников Родины», естественно, не нашлось.

4 октября 1941 года немецкие войска заняли поселок Локоть Орловской области (сейчас он относится к Брянской). Но еще раньше здесь гуляла анархия. Отбившиеся от частей бойцы, раненые, уголовники, крестьяне смешались в мятежную толпу.

Места эти и раньше были известны своей «контрреволюционностью». Здешние крестьяне крепостного права не знали, отличались свободолюбием. Против советской власти восстали еще в 1918 году, впоследствии упорно сопротивлялись внедрению колхозов.