Найти и уничтожить - Андрей Кокотюха

Конечно же, всех стратегических замыслов Ставки гвардеец не знал, да и не задумывался особо. Ему важнее было постоянно находиться при деле, на самом передке, потому исполнение обязанностей коменданта какого-то населенного пункта Хомутовка капитана Оболенского заметно тяготило. Тем более что сам он всего неделю как принял поселок у такого же, как он говорил, бедолаги. Предшественника перебросили на другой участок, рота же Оболенского, по его кудрявому выражению, увязла в провинции.

…Только сейчас, когда они пили спирт и капитан потчевал нового товарища фронтовыми байками, партизанский командир, наконец, в полной мере осознал правоту слов гвардейца. Еще днем, получив из штаба неожиданный для себя приказ оставаться со своими людьми в Хомутовке до особого распоряжения, исполняя обязанности коменданта, Игорь отнесся к этому спокойно. Теперь же, когда Оболенский обрисовал ему ситуацию вокруг поселка, стало окончательно ясно – это лишь начало его, капитана Родимцева, конца.

Когда отряд, точнее – его остатки прибыли в Хомутовку и командир, верный собственному приказу, отправил Романа Дробота под арест, он получил доступ к рации и связался с УШПД в Москве, давая о себе знать. Полученный ответ не удивил Родимцева: в штабе вполне обоснованно считали, что отряд «Смерть врагу!» полностью уничтожен еще четырнадцатого апреля и выход на связь воспринялся буквально как воскрешение из мертвых. Подготовив Полине короткий отчет и указав в нем на необходимость расследования всего, что произошло, Игорь упомянул о бойце Дроботе, которого считает целесообразным допросить в связи с провалом отряда.

Ответ пришел незамедлительно. Из него Родимцев узнал о провале подпольной сети в Ахтырке, в том числе – о гибели Татьяны Зиминой и всех, кто ушел с ней на задание. Время совпало со временем разгрома отряда «Строгова», что давало все основания сделать вывод: все это время партизаны и подполье, а через них УШПД и главное – четвертое управление НКВД получали дезинформацию. Не вполне пока понимая, почему товарищ Строгов настаивает на вине некоего бойца Дробота, штаб запросил его данные для проверки.

На этот раз ответа пришлось ожидать дольше. Но когда Полина приняла радиограмму, Родимцев увидел, как мгновенно изменилось ее лицо – оно враз стало серым, будто девушка узнала о гибели всех своих близких и поняла, что осталась в этом мире совсем одна. Да и то – ненадолго. У самого же Игоря Ильича полученная новость вызвала неожиданное удовлетворение, даже в какой-то мере – злорадство. Выходит, его смутные, ничем не подкрепленные подозрения насчет Дробота все же имели под собою основания.

Согласно полученным данным, гвардии рядовой Дробот Роман Михайлович пропал без вести в конце марта, без какой-то мелочи месяц назад. Обстоятельства его исчезновения теперь, когда он вновь появился, более чем подозрительные: Дробота направили в Особый отдел Воронежского фронта по распоряжению начальника особого отдела батальона, его обвиняли в антисоветской агитации и пропаганде, преступлении, особенно по законам военного времени, достаточно серьезном. Сопровождал преступника старший лейтенант НКВД Николай Дерябин, тот самый, которого сбежавший – теперь, похоже, якобы сбежавший из плена, – рядовой Дробот не раз называл изменником Родины. О нем нет никаких известий, Дерябина тоже записали в пропавшие без вести.

Однако, признавая целесообразность таки доставить Дробота в особый отдел фронта, а оттуда – в Москву, где с ним продолжит работу «четверка», руководство не отдало на этот счет никаких специальных распоряжений. Из чего Родимцев сделал вывод: отправить Дробота в Особый отдел фронта – его забота и его головная боль. Игорь также надеялся, что его захочет видеть Строкач, даже засобирался, но вместо этого поступил совершенно неожиданный приказ. И принял его не партизанский командир, а исполняющий обязанности коменданта поселка капитан Оболенский: передать дела капитану Родимцеву.

Так Игорь принял Хомутовку.

Поселок, хоть и расположенный чуть меньше чем в ста километрах от линии фронта, с учетом изгиба этой линии находящийся, по сути, в глубоком тылу. Где ничего не происходило и, судя по всему, вряд ли что-то произойдет в ближайшее время.

Если меня оставили здесь, решил капитан Родимцев, значит, оглушительный провал отряда вместе со всей подпольной сетью штабом не забыт. И он как командир, будучи не в силах реабилитироваться как в своих глазах, так и перед руководством, уже оказался не у дел.

Исполняющий обязанности коменданта до особого распоряжения.

…Конечно же, своими мыслями Родимцев не поделился с громогласным и жизнерадостным гвардии капитаном Оболенским, рвавшимся на передовую и считавшим свое нахождение здесь, в Хомутовке, досадным недоразумением. До него здесь командовал какой-то майор, чья рота вошла в поселок. При нем успели быстро отловить и расстрелять вражеских пособников, кого – без суда и следствия, по законам военного времени, а кого – отправив в особый отдел для дальнейшего разбирательства. Когда же Оболенскому пришлось принимать какие-то решения как по поводу полицая, явившегося с повинной, так и по поводу жуликов, на которых люди принесли заявления, гвардеец честно не знал, что делать.

Расстрелять вроде не за что. Но и так оставить, держа под замком, заботясь об охране и хотя бы двухразовой кормежке, было выше его понимания. Теперь же, как радостно сообщил капитан, арестованные в подвале бывшей барской усадьбы, ни на что большее пока не пригодной, – его, Родимцева, головная боль. Тем более что Игорь туда еще одного, своего типа законопатил.

– Да, слыхал, ночью вчера диверсантов сняли? – спросил Оболенский, наливая по новой, теперь уже щедрее.

– Нет. Далеко отсюда?

– Отсюда – далече, – кивнул гвардеец. – Как раз там, где ты со своими фронт переходил, только чуть в стороне.

– А, была какая-то заваруха, – вспомнил Игорь. – Я даже тогда не знал, кому спасибо сказать. На себя отвлекли, немцы влупили в ответ, мы и перебрались. Так диверсанты, говоришь?

– Ну. Подробностей сам не знаю, сводка пришла. Чтобы поглядывали, хотя куда тут поглядывать… Чего ловить в Хомутовке диверсантам? Железка – вон, шестьдесят километров отсюда. Склады горючего разве, так запасы тут не стратегические. Взвод для охраны тебе оставляю, кстати, но склады ты ж видел, где, – гвардеец махнул огромной рукой куда-то себе за спину. – Сам все осмотришь, короче говоря, хозяйство теперь твое. Будем, за победу!

Они снова выпили, и Родимцеву уже не хотелось погасить колодезной водой обожженное спиртом горло. Ударило в голову, немного повело, и, понимая, что нельзя давать себе расслабиться, Игорь при этом отдавал себе отчет: даже если он это и допустит, все равно вокруг него в ближайшее время ничего больше не произойдет. Что говорить, когда освобождение Хомутовки имело характер не столько важной военной операции, сколько случилось в результате боя местного значения.

– Так что диверсанты?

– Какие? Ага! – Прожевав свой хлеб с тушенкой, Оболенский отер губы тыльной стороной ладони, принялся свертывать самокрутку. – Там не пойми как было, говорят. Их то ли ветром отнесло, то ли фрицы с местом высадки не угадали, а скорее всего – все вместе взятое плюс бардак. У фрицев, капитан, бардак сейчас. Или нет?