Право на ответ - Энтони Берджесс

– Кто-нибудь пытался связаться с моей сестрой? – спросил я, покрывшись пятнами стыда, меня начал бить озноб.

– Да как же, голубчик? Никто не нашел ни единого письмеца от ней в доме у вашего папы, да никто вроде и не знает, где она живет, кроме вашего папы, а он вообще никому никаких адресов не давал, кроме своего.

– Вы могли бы обратиться в полицию, чтобы они по радио объявили SOS, – сказал я. – Прошу вас, не поймите превратно, я не придираюсь. Я очень вам признателен, вы же знаете.

Он очень печально покачал головой:

– Никто нынче не слушает радио, голубчик. Одни телики кругом. Хотя неужто они не видели и не слышали вас по телику? Тут каждая собака, кажись, вас видела. Ты видал его по телику, а, Арнольд?

– Ага, – закивал старикан в замызганном саване.

– Ну без разницы, – сказал Тед, – мы порешили на том, что быстрее до вас весточку дослать, в наше время расстояния ничего не значат уже. Я поразился, что ваша сестрица, видать, вообще вашему папе не писала.

– И отчего он умер?

– Сердце сплоховало, – сказал Тед. – Хотя теперь от этого все помирают. Но так написано в свидетельстве о смерти. Док Форсайт говорит, что папа ваш перегрузил желудок. Не надо было так-то, говорит. Слишком много людей, и черномазые те, что ничего не петрят в этом, хотели ему подсобить. Ну и подсобили, уж как подсобили! – зло сказал Тед. – Прямо под руки в чертов гроб и свели. Ведь именно там он теперь и будет. Я отдал ключ старине Джеки Старбруку. Он по похоронной части. А то с чего бы его прозвали гробовщиком? – размышлял Тед вслух. – Смешно, я раньше об этом и не думал. А миссис Киу обмыла там, одела, все сделала.

– Я ваш должник.

– У меня тут списочек, сколько вы задолжали, – сказал как всегда практичный Тед. – Никогда бы не подумал, что эти телеграммы такие дорогущие, а еще телефонный звонок в аэропорт. Молодцом, что дали мне адрес, когда уезжали, этот черномазый верзила ни за что не дал бы. Он и не хотел, чтобы вы вернулись. Ой, говорит, он меня прикончит.

– Где он теперь?

– Где-то тут, наверно, – туманно ответил Тед, – он обхаживает, ну или пытается обхаживать женушку парняги, который с другой укатил. Он, кажись, сильно в нее втрескался, как я заметил, когда они тут были в позапрошлую субботу. Все кивал на то, что многие негры из Вест-Индии чуть ли не встречаются с белыми женщинами. И никому до этого дела нет в наше время. Мне его чуточку жаль все-таки. Они как дети малые, ей-богу.

– Я лучше пойду, – сказал я. – Надо бы подумать насчет похорон и поминального обеда, или что там еще положено. Столько всего надо сделать.

– Мы можем устроить поминки здесь, – сказал Тед. – Почему бы и нет? У нас имеется ресторанная лицензия. По моим прикидкам, вам это обойдется по три и шесть на нос. Не могу обещать вам столько жареной рыбы, сколько мне хотелось бы, потому что ее потом не выветришь из дому. Но зато ветчинку – пожалуйста. Ветчинка, язычок, пирожки всякие. Бисквитики с кремом, если пожелаете. Ну и виски к чаю отдельно, конечно. Можете купить здесь несколько бутылочек.

– Но, – спросил я озадаченно, – кого мне позвать?

– Как кого? – удивился Тед. – Его приятелей. Мы же все были его приятелями, честное слово. И все это оценят. Ничто так не объединяет людей, как хорошие поминки.

В темно-бурой трапезной викарского жилища викарий возобновил обильный ланч, состоявший из холодного непрожаренного мяса с кровью и картофельного пюре с кровоточащими кусочками свеклы. Он со вздохом отпил пива, налитого из кувшина цвета бычьей крови. Предложил пива и мне. В углу скорчилась сумка с клюшками в ожидании послеобеденного гольфа. Он сказал:

– Нет нужды рассказывать вам, Денхэм, как я, черт побери, опечален новостью о вашем отце. Мне не дали повидаться с ним перед его смертью. Я даже и не знал о его чертовой смерти. – Он наколол на вилку кровянистый свекольный ломтик и глотнул его целиком, как устрицу. – Я перестал заезжать за ним перед гольфом, потому что индиец, которого вы поселили у своего отца, повел себя чертовски оскорбительно. А в церковь ваш отец никогда не ходил, будучи допотопным рационалистом, как вы знаете. Это все тот же суррогат веры. Но все равно он был чертовски хорошим человеком. – Викарий решительно отрезал кусок мяса и вонзил в него свои крепкие, несмотря на пожилой возраст, зубы.

– Что значит «оскорбительно»? – спросил я.

На стене напротив меня, залитой елейным светом из окна, висела гравюра восемнадцатого века, изображавшая ухмыляющегося пастора, тискающего пухлых грудастых шлюх. А у этого прожорливого горе-викария было чистое лицо праведника. Даже его аппетит напоминал акт отчаяния. Он тоже был жертвой современной Англии. Жадно сглотнув, викарий сказал:

– Он насмехался над христианской верой и доказывал якобы преимущества индуизма, представляете? Христианство, мол, не способно охватить мир растений и животных. Утверждал, что Церкви неведом смысл любви.

– Понимаю.

– Как бы там ни было, среда – подходящее время для погребальной церемонии. Благо у меня выдалась легкая неделя. Чертовски легкая неделя, – уточнил викарий.

– Я просто в толк не возьму, – сказал я. – Никогда бы не подумал, что мистер Радж способен на оскорбления. И он, насколько мне известно, не слишком-то ревностный приверженец индуизма.

– Он как-то слишком ревностно вел себя в отношении вашего отца, будто присвоил его. Я замечал это, когда заходил к ним, – последние два или три раза. Как будто он хотел, чтобы ваш отец всецело принадлежал ему одному. Но почему? У него что, своего отца нет?

Последняя крохотная кучка мяса, свеклы, пюре, окропленная остатками горчицы, исчезла. Викарий звякнул в колокольчик, стоявший возле кувшина с пивом.

– Его всю жизнь отечески направляли британцы, – сказал я, – очень долго. А теперь он хочет отплатить. Не отомстить, нет, а отплатить добром. Он просто хочет быть отцом. А вы стали у него на пути, поскольку вы для его спутанного сознания тот, к кому обращаются «отче», что и делает вас отцом-соперником. Сойдет это за объяснение? Наверное, нет.

– Да я знаю все об этих чертовых эдиповых заморочках, – сказал викарий, подавляя отрыжку. – Чтобы занять место отца, надо сперва убить отца. А не превратить отца в сына. Это какая-то чертова бессмыслица. Просто мы с ним не сошлись, вот и все.

Вошла сдобная девица с открытым ртом, щеки у нее были пухлые, на голове кучерявился свежий перманент. Девица подала викарию пудинг и унесла дочиста вылизанную тарелку из-под мяса. «С полпудика груди и пудинг потом» – кто это написал, процитировал или сказал? Конечно же, Эверетт. И вот с ним-то я должен был увидеться днем. Викарий припорошил пудинг сахаром.

– Ну, значит, до среды, – сказал я. – Спасибо вам большое. C кем вы теперь играете в гольф?

Викарий посмотрел на меня, не донеся до рта ложку с пудингом, и, к моему великому ужасу, глаза его наполнились слезами.