Все прелести Технократии - Максим Волосатый

Учился он самозабвенно. Обнаруженный у Рудольфа гипно-транслятор загружал информацию об окружающем мире, а Барок следил, чтобы лишние факты не просочилось на половину ничего ни видящего, кроме своей работы Рудольфа. Новая информация Барока, не сказать, чтобы обескуражила, но и не порадовала. Невезение Барока продолжалось. Образование «Технократия», расположившаяся в мирах Авангарда на окраине обетованной части галактики, не могло похвастаться ничем. Совсем ничем.

Несколько тысяч сбежавших в свое время от мира ученых, обосновавшихся на первой свободной планете, Алидаде, очень быстро осознали, что сама по себе чистая наука кормить не может. Пришлось браться за всю грязную работу типа добычи полезных ископаемых на продажу, выращивания скота, сельского хозяйства и прочего-прочего. Естественно, что для научных изысканий времени практически не оставалось, и прирост населения происходил в основном за счет горячих голов, искавших легких денег в мутной воде Авангарда. Ну, и еще шлейф старой легенды о научной вольнице, не обремененной никакими ограничениями, иногда подбрасывал свежей крови в лице непризнанных гениев, разочаровавшихся в жизни научных сотрудников среднего звена и тому подобной публики. Рудольф, кстати, попал на Алидаду, движимый именно этими соображениями. Мало-помалу Технократия, как и любой другой мир Авангарда, расширилась, добралась до соседних планет, но по-прежнему не могла себе позволить удовольствия заниматься чистым знанием. А у власти все так же оставались те самые, первые отцы-основатели, по сю пору полагающие себя светилами галактической науки. И название высшего органа управления «Академический Совет» наполнялось ими первоначальным смыслом.

На этом месте Барок начинал кривиться и плеваться. «Академики», детос тагоч. Посмотрите на соседей. Вы себе устойчивую гала-связь обеспечить не можете, а туда же – свободные художники. Жрать на планете нечего, магазины полупустые (ха, а ему-то в первый приезд они показались переполненными), половины жизненно важных приборов, которые по всей галактике чуть ли не в каждом магазинчике продаются, днем с огнем не сыщешь. А они – «акаде-е-емики». Бойджу они от мира прячут, от государств… Х-ха.

В итоге на заседание Совета он шел переполненный вовсе не благоговением, как Рудольф, а самым, что ни на есть пренебрежением к власть предержащим. Рудольф поначалу повякал, было, но после демонстрации нескольких графиков и таблиц, которые Барок соорудил на досуге, несколько поменял свой взгляд на жизнь. В сторону скептицизма, естественно.

Так что иного разговора у Барока с отцами-основателями выйти и не могло. Тем более что оставшееся время он посвящал исключительно тренировке в стрельбе из пока незадействованного «Индикта» (для этого вполне хватало и половины сознания). Ну, и, естественно, не забывал совершенствоваться в применении неприкаянного узора. Мало ли, вдруг да пригодится и тут. Все же, какой-никакой, а слабый магический шум Барок ощущал.

– … Итак, Рудольф, – оглашать результаты вызвался, естественно, Серафим Гермионович Задабский, оказавшийся кстати, одним из тех самых тридцати «академиков», первыми высадившихся на девственно чистой планете УР-24918ТК, в последствии названной тематическим именем «Алидада». Вышедшего вперед старца прямо-таки переполняло превосходство. Барок почти воочию видел, как исходящий ядом старик (да что ему, в конце-то концов, такого сделали?) готовился раскатать доходягу Рудольфа в тонкий психологический блин. Где же миляга Руди ему все-таки насолил?

А что самое интересное, не будь его, Барока, ведь и раскатал бы.

– … Итак, Рудольф. Совет рассмотрел результаты вашей годичной деятельности…, – Рудольф внутри Барока затаил дыхание, как мальчишка на первом экзамене в школе. – И сообщает вам, что они признаны малоудовлетворительными. Идея альтернативных источников энергии, конечно, неплоха, но она не раскрыта вами и на треть. Совету придется выделять дополнительные средства на адаптацию вашего, с позволения сказать, «изобретения» для нужд Технократии.

Собравшиеся в огромном пустом зале «мудрецы» важно кивали головами, Рудольф съеживался в своем углу головы, Задабский вещал, упиваясь собственным превосходством, а Бароку вдруг стало смешно. Он понял, что происходит.

– Руди, – позвал он, растекающегося мутной лужей «соседа». – Ты правда веришь всему, что он несет?

– Он прав, – горько отозвался убитый «приговором» Рудольф, даже не пытающийся оспорить околонаучную чушь, которую нес Задабский. – Он прав. Изделие недоработано, привязок минимум, безопасность не подтверждена. Устойчивость работы еще только предстоит проверить. Но это все деньги, а мне неоткуда было их взять. Так что он прав.

Нет, положительно, Сильвия была права, избегая Рудольфа до встречи с Бароком: такие, как он размножаться не должны.

– В чем? – тихо фыркнул Барок. – В том, что они недооценили объем вложений, а теперь пытаются переложить вину на тебя? Ты что, не понимаешь, что они банально хотят присвоить себе твое изобретение, пытаясь задавить любые твои возражения. Это ясно, как белый день. Твой аппарат полностью готов к работе. Его всего лишь надо сертифицировать в галактике – и снимай деньги, – он фыркнул еще раз. – Так им кажется. Только они, дурачки не понимают всей тяжести груза так же, как и ты, неделю назад. Их просто-напросто передавят.

– Да какая разница, – вздохнул Рудольф под аккомпанемент пафосного вещания Задабского, который уже подобрался к сути: оглашал список финансовых нарушений Рудольфа, суммы дополнительных вложений, и как следствие, лишение его прав на разработки, которые, в связи со всем этим (ну, конечно же), переходили в собственность Совета. – Деньги все равно были их.

– И что? – искренне удивился Барок. – Так просто отдавать им годы и годы твоей жизни? Руди, не говори мне таких вещей, а то я начинаю нервничать.

– Не стоит, – вздохнул Рудольф. – Здесь мы проиграли, против них у нас никаких козырей. Хорошо, что хоть дали закончить исследования, и мы успели создать дубликат. Теперь у нас есть возможность начать все заново, без них…, – он еще раз вздохнул и добавил. – Если найдем деньги.

– Чего? – Барок даже не знал, плакать ему, или смеяться. – Руди, ты хочешь сказать, что я шел сюда только для того, чтобы своими руками отдать этим надутым индюкам наши приборы? Позволить им заорать на всю галактику о наших козырях и не получить с этого ничего?

– А что ты можешь сделать? – если бы они стояли, как два человека, Рудольф бы отвернулся и заплакал. К этому моменту Задабский уже оглашал список документов, которые Рудольф был должен подписать, чтобы «все свершилось по законам Технократии». – Что ты можешь?

– Что я могу? – Барок вдруг расхохотался, заставив Задабского удивлено замолчать.

– А что вы можете? – переспросил вдруг «академик», и Барок понял, что говорил вслух.

– Отстань, – отмахнулся он. – Я не с тобой говорю.

Задабский испуганно подался назад, не без основания полагая, что у Рудольфа не все в порядке с головой. Но он даже не представлял, насколько.

– Смотри, Руди, – все еще смеясь, Барок позвал «соседа», вытаскивая его из тоскливой хандры. – В общем, тебя почти обокрали. Эти люди не понимают ни по-человечески, ни по-зверски. Значит, будем с ними поступать, как у нас во Втором Круге.