В изгнании - Феликс Феликсович Юсупов

на руках. Там была и мадам Леглиз, «Муха» для близких, очень дружная с моей тещей, которая подолгу жила в Биаррице когда-то, в чудесную эпоху, когда Биарриц был вторым Довилем, можно сказать, космополитическим городом, потому что в нем было мало французов. Лучшая пора Биаррица прошла. Моя, конечно, тоже, но о ней я вспоминал без большого сожаления; лишенный былого своего богатства я чувствовал себя свободнее и в некотором роде более счастливым.

Вопреки ожиданиям, я довольно легко отыскал в окрестностях аэродрома виллу, которая могла нас устроить. Переговорив с хозяйкой, я вернулся в Париж, в восторге от того, что так хорошо и быстро выполнил своею миссию.

Идея коллективного отъезда на грузовике уже отпала, и было решено, что сначала поедем мы с Ириной, а Рудольф с семьей присоединится к нам позже. Но буквально накануне нашего отъезда хозяйка снятой нами виллы известила нас, что она изменила свое решение. Это неприятное препятствие не остановило нас: мы считали, что сумеем все устроить на месте. Хозяйка отказывалась вернуться к прежнему соглашению, но предложила нам другую виллу в квартале Негресс на юго-востоке Биаррица. Большинство жилых домов были реквизированы американцами, и нам не оставалось ничего иного, как согласиться на то, что предложили.

Вилла «Лу-Прадо» нам в целом понравилась, несмотря на невероятный беспорядок, царивший внутри. В столовой буквально до потолка громоздилась целая гора кукурузы. Более серьезным неудобством стало то, что дом был недостаточно велик, чтобы вместить всех нас. Тем не менее все устроилось, поскольку Рудольф известил нас, что он изменил свои планы и уезжает в Америку. Начав с атаки на гору кукурузы, загромождавшую столовую, мы подняли тучи тли, которая разлетелась по всему дому, и избавится от нее удалось с большим трудом.

* * *

У нас в «Лу-Прадо» оказались очень приятные соседи. Ближайшее владение, примыкавшее к нашему саду, принадлежало барону Шассерио. Большой дом, похожий на замок, был очень подходящим обрамлением для этого элегантного и куртуазного джентльмена, друга искусств и литературы. Очень близкий с Франсисом Жаммом, он основал после смерти поэта Общество друзей Франсиса Жамма, президентом которого и являлся.

По соседству с нами обитали Жак де Бестеги, мой бывший оксфордский товарищ, и его очаровательная жена Кармен, Габриель Дорзиа, великая артистка и обаятельная светская дама, Мабель Арамайо, вдова графа Жана д’Арканга, а также детская подруга Ирины – Каталина де Амезага. Ее и Мабель мы видели чаще всего. Шарады и живые картины, костюмы для которых придумывались ловко и находчиво, часто занимали наши вечера, затягивавшиеся допоздна под аккомпанемент гитары и песен в полуподвале, превращенном в бар. Одна из сестер Мабель вышла замуж за маркиза д’Арканга, брата мужа ее сестры. Музыкант и поэт Пьер д’Арканг был и остается, как некогда его отец, великим организатором и душой праздников в Биаррице. Его жена – замечательная музыкантша; ее пение отличается чистотой и стилем, а голос из тех, какой хочется слушать бесконечно. Семья д’Аркангов – это басконская Мекка. Все живущие там или проезжие знаменитости бывают у Аркангов. Там я вновь встретил чудесную и неподвластную времени Сесиль Сорель, которая, закончив карьеру комедиантки, обратилась к вере.

Мы провели в «Лу-Прадо» все лето и часть осени. Друзья приезжали к нам, чтобы отдохнуть от тягот парижской жизни. Отсутствие машины ограничивало наши выезды и развлечения. Прогулки и экскурсии совершались пешком или на велосипедах. К концу осени мы вернулись в Париж и стали готовиться к поездке в Англию, надеясь, что она не за горами. Но бесчисленные формальности задержали нас до следующей весны.

* * *

Ехать из Франции в Англию в 1946 году не было ни просто, ни приятно. На земле, как и на море, сообщение восстановилось лишь частично, и суда ходили только от Дьеппа до Ньюхейвена. После путешествия, показавшегося нам бесконечным, нас встретили на вокзале Виктория наши друзья Клейнмихели. Мерика Клейнмихель – дочь графини Карловой, той самой, что в начале нашего изгнания трудилась с нами в мастерских на Белгрейв-сквер. Полная блеска и веселья, крайне остроумная, она обладала талантом подражания, равный которому я редко встречал. Ее первый муж, князь Борис Голицын, сражался в Белой армии и погиб на Кавказе. Оставшись вдовой с двумя детьми, она вышла за графа Клейнмихеля, который был для нас не только другом, но и советчиком. Они оба питали большую симпатию и привязанность к моей теще и были из числа тех людей, которых, кажется, знаешь всегда и с которыми не хотел бы никогда расставаться.

Вечером мы приехали в Хэмптон-Корт, взволнованные и обрадованные встречей с великой княгиней после столь долгой разлуки. Она чувствовала себя неплохо, но очень беспокоилась о Федоре, состояние которого все ухудшалось. Настала уже ночь, когда мы расстались, не договорив всего, что хотели сказать. Мать Марфа, русская монахиня, бывшая при теще и выказывавшая много лет самую горячую и неослабевающую преданность ей, пришла к нам в комнату, и мы проговорили с ней почти всю ночь.

Мы уехали из Англии в начале лета. Великая княгиня попросила нас отвезти Федора во Францию с ее более благоприятным климатом. После медицинского обследования в Париже он лечился в санатории в По, недалеко от Биаррица, и мы часто навещали его.

Вскоре мы с огромной радостью встретились с дочерью. Она приехала из Рима с маленькой Ксенией, которую мы еще не видели. Внучке уже исполнилось четыре года. Они провели с нами все лето в «Лу-Прадо».

* * *

Здесь я должен сказать о своей первой или, точнее, второй встрече с графиней Кастри. До того я увидел ее однажды предыдущей осенью в парижском поезде. Сначала моим вниманием завладел очаровательный, маленький черный бульдог. Когда же я поднял глаза на особу, державшую собаку на руках, я не мог не отметить ее. Она была одета с такой тонкой оригинальностью, что невозможно было сказать, в чем эта оригинальность состояла. Видно было только, что одета она замечательно хорошо. Светлые, коротко стриженные волосы, ласковые и насмешливые глаза, и эта манера слега прокатывать «р» в разговоре – всего этого оказалось более чем достаточно, чтобы заставить меня разузнать имя этой дамы.

Вернувшись в Биарриц следующей весной, я встретил даму из поезда и ее бульдога в старом автобусе. Этот автобус все называли «драндулетом». В то время, когда с транспортом было еще плохо, он исправно курсировал между Негрессом и центром Биаррица. Я не удержался и погладил бульдога, а собачникам лучшего повода для знакомства нельзя и придумать.

Графиня Кастри жила по соседству с нами. Ее