Фронтовые разведчики. "Я ходил за линию фронта" - Артем Драбкин

Бывало, уже сходит человек в пару удачных «поисков», а потом сам просит, чтобы его отпустили из разведки. Чувствует, что не для него это дело. Таких отправляли в стрелковые подразделения. Но, еще раз повторюсь, проверка шла только в настоящем деле. Для начала могли взять новичка в передовую траншею и дать ему возможность поползать немного на нейтралке, так сказать, «пообвыкнуться». Главный критерий доверия для нас был следующий — мы должны были быть уверены, что новичок не бросит раненого товарища на «нейтралке» под немецким огнем.

— Каким было вооружение разведроты? Что из оружия брали в поиск? Какие средства маскировки использовались в разведвыходах?

— Вооружение наше было стандартным для войсковых разведподразделений. В поиск шли с автоматами, брались гранаты, запасные диски. У каждого был стандартный армейский нож, никаких кинжалов или оригинальных финок с наборными ручками мы с собой не таскали. Единственная вольность в вооружении группы — у каждого был пистолет. У меня, например, был «ТТ», подарок комдива, и еще немецкий пистолет «вальтер», а у других ребят в группе были сплошь трофейные пистолеты. Никто не таскал с собой саперных лопаток. Ракетницы и бинокли были только у старших в группе. Никаких снайперских винтовок или ручных пулеметов в разведротах не было — это уже выдумки киношников. Носили отечественные маскхалаты, за окрас которых нас немцы прозвали «пятнистая смерть», но постепенно все «прибарахлились» и ходили в трофейных немецких куртках. Были у них такие утепленные куртки, выпускаемые для десантников и разведчиков, с одной стороны маскировка — «лето — осень», выворачиваешь на вторую сторону — «белый окрас». Немецкие маскировочные костюмы тоже пользовались у нас популярностью. Орденов никто из нас на гимнастерках не носил. После вручения наград все орденские знаки сдавали на хранение старшине роты. Никаких документов, ни малейшего клочка бумаги, ни письма из дома или даже обрывка газеты мы не имели права иметь при себе во время «поиска». Никаких «смертных» медальонов.

Только ложка за голенищем сапога, вот и все «опознавательные знаки»…

— Как вас встретили в разведроте?

— Никаких «особых» встреч не было. Рота располагалась на болоте. Были построены шалаши, внутри сделан настил из досок. Пришел в роту, завалился спать в один из шалашей. До этого двое суток провели фактически без сна, так я сразу задремал. Проснулся от того, что кто-то, с руганью, тянул меня за ногу, пытаясь скинуть с настила. Уж не знаю, чье место я занял, но моя реакция была простой. В юности боксом долго занимался, так без лишних слов и врезал в челюсть потревожившему меня товарищу. Он — в «отключку». Подходит ко мне сразу Паша Слепухин, посмотрел на мои габариты и говорит: «Молодец, солдат, будешь со мной работать». Ас «пострадавшим» товарищем мы на следующий день уже сдружились. Утром познакомился с солдатами взвода, а через неделю пошел в первый свой «поиск».

— Проводились ли какие-то тренировки с новичками? Скажем, занятия по рукопашному бою, стрельбе или по ориентировашио? Как определяли, куда направить новичка — в группу захвата или в прикрытие? Проводились ли тренировки «на макетах» перед выходом в «поиск»?

— Никаких занятий по рукопашному бою не проводилось. От силы могли показать новичку, как нож правильно держать и куда вернее бить ножом, когда часового придется зарезать…

Не было у нас инструкторов и тренеров. Может, в чекистском ОМСБОНе или у диверсантов и были подобные учения, но на уровне дивизионной разведроты — никогда.

Никаких учений «на макетах», стрельбищ, метаний ножей и прочих «игр с компасом». Мне кое-какие вещи «старики» подсказали, но в моем случае не было необходимости долго готовить. Все-таки учился в пехотном училище, имел фронтовой опыт, карту читал, оружие знал. Наблюдательности пришлось учиться, особенностям маскировки. А так все было по принципу: «Делай как я». За два первых месяца в роте новичок или погибал, или становился профессионалом-разведчиком. Дивизионная разведка, как правило, работала на расстоянии до пяти-восьми километров в ближайшем немецком тылу, поэтому премудрости ориентирования в ночном лесу для нас не были наиважнейшим предметом для изучения. Любой «контрольный» поиск тщательно готовился. Велось наблюдение за нейтралкой, за передовой немецкой траншеей, просчитывались варианты подходов к немецким позициям, изучалась каждая складочка рельефа местности перед нами. Перед «поиском» обговаривались все детали взаимодействия в группе, направления движения на отходе, подстраховка, условные сигналы. Немецкая траншея называлась у нас «дом родной», и со временем, с приходом боевого опыта, мы чувствовали себя в немецких окопах действительно почти как дома. Обычно ночью в немецких траншеях находились только часовые, дежурные пулеметчики, боевое охранение, и какой-то участок траншеи был зачастую пустынным. Заранее договаривались, какая пара разведчиков идет в левую сторону траншеи и какая — в правое ответвление траншеи.

Разведпоиск мы называли «Выход на работу».

В «поиск» шло обычно до двадцати человек. Пять человек в группе захвата, остальные в группе прикрытия — в случае чего, поддержать огнем и вынести раненых.

Мне уже в первом «поиске» пришлось оказаться в группе захвата, опять же из-за своих внушительных «габаритов», как говорили на Украине, «полтора Ивана».

Знаете, если я сейчас начну подробно рассказывать эти детали, то на это уйдет несколько часов. Я не думаю, что эта информация так уж важна, тактика действия разведгрупп кардинально не изменилась, и об этом написаны горы литературы…

— Как кормили и одевали разведчиков?

— На это грех жаловаться. Питание разведчиков было отличным. Белый хлеб мы, как летчики, не ели, но и на одних сухарях тоже не перебивались. Когда перед «поиском» к нам присылали саперов, то мы их первым делом кормили. Они удивлялись, как мы «кучеряво» живем. Надо отдать должное нашему старшине Харитонову. Никаких сухих пайков или НЗ с собой в разведку не брали. С обмундированием тоже было все в порядке. В обмотках у нас никто не щеголял. Кирзовые сапоги были у всех. У старшины всегда стояли две канистры со спиртом, но в роте никто выпивкой особо не увлекался, специфика «работы» не позволяла.

— Каким был национальный состав роты?

— У нас в роте не было кавказцев или среднеазиатов. За исключением трех человек, все солдаты разведроты были славяне — русские, украинцы и белорусы.

Еврей, старшина Кац — это я. Ранней весной 1944 года в роте появился рыжий солдат, с двумя орденами на гимнастерке. Сразу бросился в глаза орден Боевого Красного Знамени, еще старого образца, с винтовым креплением. Подошел к нему познакомиться, спрашиваю, как его имя и откуда он к нам прибыл. В ответ слышу: «Захар Пилат, два года в разведке, сам из Одессы». Говорил он с жутким еврейским одесским акцентом, сильно картавил и внешне ничем не напоминал опытного лихого героя-разведчика. Орден Красного Знамени он получил за то, что первым из советских солдат ворвался в город Орел. Он стал мне как родной брат. По документам он шел как русский. Его смерть в конце войны является для меня тяжелой потерей и по сей день.