Фронтовые разведчики. "Я ходил за линию фронта" - Артем Драбкин

— Нет. И в разведку боем ни разу не ходили. Только один раз в районе Песочная на Карельском перешейке… Рота автоматчиков пошла. Я по своей воле к ним присоединился. Чуть приотстал, думаю, не буду рисковать, на всякий случай. Ну и удачно получилось — прихватил немца. Привел его не в штаб, а в землянку, в которой мы расположились. В землянке никого не было. Мы с немцем сидим. Помню, заходит Витька… и оторопел: немец сидит! Чуть ли не за автомат схватился. Но тут меня увидел.

Как-то приходит к нам замполит полка Штырев: «Ну, рассказывайте, как же это вы финна проворонили?!» — «Мы ничего не воронили». — «Финн-то ваш, у которого вы сапоги меняли, пришел и сдался»… А получилось вот что. Мы когда на Карельский перешеек пришли, там мирная жизнь была. Караульную службу несли девчата. На своей территории они играли в мячик, тишина была, спокойствие. Наши спрашивают: «Какие части против вас стоят, какая глубина обороны, огневые средства?» А они ничего не знают. Они жили спокойненько на протяжении всей блокады. Марингейм не проявлял ни инициативы, ни жестокости, как он дошел до реки, так и остановился. Все-таки он русский генерал.

Пришлось нам идти за «языком». Ходили, ходили. Вышли к какому-то дому. Дым из трубы идет, значит, кто-то есть. Сделали засаду у туалета. Пошел в уборную финн. Прихватили его и ушли. Витька Мучников говорит: «У финна хорошие сапоги, а у меня оторвалась подошва. Давай с него снимем». В лесу решили снять с него. Витька оба сапога снял. Финн — один. У финских и немецких сапог маленький подъем, поэтому русскому надевать немецкий сапог тяжело. Пока Витька пытался один сапог надеть, финн этот прыгнул и побежал. Мы вдогонку постреляли, но он убежал. Как потом выяснилось, задели его. Вернулись в полк, доложили, что ничего не получилось, и все. Так этот финн на четвертый или пятый день вышел к нашим позициям на запах кухни.

— Некоторые разведчики говорят, что выжить не надеялись. Как вы смотрели в будущее?

— У меня никогда не было такого настроя. Что такое «не надеялись»?! Ну не идите в этом месте, если чувствуете, что не получится. Пойдите в другом. Нужно искать, где можно пройти, оголенные фланги. Задача же не ставится «взять пленного к 17.00». Задача-то ставится «взять»! Конечно, желательно побыстрее, но это не значит, что ты ограничен временем. Поэтому такой безнадежности не было… Были срывы. Ленька ходил, докладывал, говорил: «Живые дороже».

— Страх перед «поиском» был?

— Когда ты идешь в группе брать пленного, то хоть стакан водки выпей, зубы стучать будут от страха. А как на нейтралку лег — все прошло, никакого волнения, все абсолютно четко, ясно. Все слышишь: как веточка треснула, птица вспорхнула, снег с ветки упал. Вот этот озноб, он тобой поборим.

— Насколько жесткой была дисциплина во взводе?

— Дисциплина была на высоком уровне. У нас никто не пил, никаких нарушений не было.

— Тренировались?

— Были занятия. Помню — в синявинских болотах отрабатывали захват «языка». Внезапно выскочить, повалить. Других занятий не помню.

— Какие-то трофеи были?

— Часы собирали. Бритва «Золлинген» у меня была трофейная… бумажник из настоящей кожи. Да и все, пожалуй.

— В поиск ходили с документами?

— Нет, мы ничего не брали. Все оставляли.

— Суеверия у разведчиков были?

— Я всегда думал, что наверняка выживу, меня не заденет, но, однако, три раза задело. Потом меня стали звать Счастливчиком. А в чем я счастливчик?! Просто у меня была мгновенная реакция.

— Мог разведчик отказаться от выхода на задание?

— Это исключается. Задание есть задание… Ты можешь протянуть… но отказаться не можешь.

— Вы говорили, что ранений у вас больше, чем у других, но и, наверное, наград у вас тоже больше всех?

— У меня много наград. Во взводе единственный такой.

— Какие взаимоотношения были с дивизионной разведкой?

— Хорошие взаимоотношения были. После удачных поисков и мы, и они иногда придерживали немцев. Держали их у себя, кормили. Если им ставили задачу взять «языка», а у нас был «лишний» немец, то мы им отдавали. Так же и они нам. Это же жизнь… Если оборона жесткая, ты поди попробуй «языка» взять! Так что выручали друг друга.

— В биографии, которую я читал, написано, что орден Славы 3-й степени вы получили в боях за населенный пункт Пружилище: «Проник во вражеский тыл, ликвидировал пулеметный расчет, захватил „языка“ и доставил его в расположение части».

— Я не знаю, где это Пружилище… Я где-то читал, что будто бы был на Белорусском фронте… Чушь. Был там

такой эпизод… На участке одного батальона была лощина, а на высотке — хутор, который немцы превратили в опорный пункт. Нас человек семь пошло в обход. По дороге встретили немецкий патруль, взяли его. Этот патруль нас сам вывел к хутору. Мы ворвались в дом. Помню, на столе стояла бутылка шнапса, лежали галеты и окорок в тесте… Я всю жизнь до войны и во время войны мечтал об окороке, запеченном в тесте из ржаной муки… На печи лежал немец. Мы его тоже взяли в плен. Потом открыли огонь по немцам, дали ракету, и батальон побежал в атаку, захватил этот хутор. А мы на санях, которые там стояли, с пленными поехали к себе.

— Какое было отношение к власовцам?

— Если к немцам после прочтения статей Эренбурга была ненависть, то к власовцам у меня не было определенного отношения. Я не верил в это все хозяйство. Почему? Потому что сам Власов был одаренный генерал. Не был бы он одаренным, его бы Жуков не притащил на Ленинградский фронт. Его же потом во всех газетах превратили в пьяницу, развратника. Я уже тогда в это не верил.

— Как относились к женщинам на фронте?

— Я их не видел там. У нас был медсанбат. Они были все пристроены около командиров батальонов.

— Как восполнялись потери в разведвзводе?

— У нас до Нарвы потерь практически не было. А в марте 1945 года я сам в госпиталь угодил. Там что получилось… Уперлись в Курляндскую группировку. После мощной артподготовки наши заняли то ли одну, то ли две траншеи, и все — нет продвижения. Я шел на передовую по следу танка. Смотрю, заяц бежит. Достал «парабеллум». Думаю, стрельнуть или нет?! Не стал стрелять. Тут немец стал из танка или из пушки стрелять по мне. Я полянку перебежал, а там землянка. Я в нее заскакиваю, а в ней немец! У меня пистолет в руке. Я ему: «Хенде хох!» Он руки и поднял. Хорошо, в запас, но немец нужен, потому что рано или поздно заставят за пленным идти. Тут и мои ребята из взвода подошли. Поговорили, решили, что я возвращаюсь в штаб, а они останутся наблюдать. Я немцу руки завязал, а чтобы не убежал, снял с него штаны. Вышли мы с ним на НП дивизии. Потом рассказывали: «Мы смотрим в стереотрубу: батюшки мои, идут Яганов и немец без штанов!» Пришли на НП. Немец показывает на меня, что, мол, я изверг, заморозил его, и в это время прилетела мина. Я остался живой, немец, а человека четыре было раненых.