Грешник Шимас - Шахразада

Тихое проклятье беспощадно прорезало тишину ночи.

— Аллах всесильный и всевидящий, что же я наделал!..

Хриплый, изнуренный смех, сорвавшийся с губ Парвати, согрел сердце юноши даже более, чем ее дикий ответ на его ласки, но себе он дикости простить не мог. Шимас прижался губами к волосам любимой, безмолвно извиняясь.

— Прости меня, Парвати. Я не ведал, что творю, разум отказал мне.

— Тебе не за что извиняться, — прошептала она в его плечо. — Я сама сгорала от нетерпения.

В голосе Парвати слышалась радость, восторг, удовольствие, и Шимаса снова захлестнула волна неудержимого желания. В эту минуту Парвати подняла голову и посмотрела на него. Лунный свет заливал ее прекрасное лицо, и сердце Шимаса чуть не перевернулось от этого волшебного зрелища.

— Понятия не имела, что могу вот так почувствовать мужчину, — почти застенчиво прошептала она.

Он тоже понятия не имел. Шимас никогда не занимался любовью так неистово. Безудержное желание ошеломило его. Он ни с кем, кроме Парвати, не испытывал такого блаженства. Удовольствие от простого прикосновения к этой девушке было просто сокрушительным.

Возможно, секрет кроется в ее неопытности. Каждый миг плотской любви был для нее внове, и ее удивление и восхищение придавали новизну его собственным переживаниям. Она ответила ему пылкой страстью, похитив его дыхание, само его сердце…

Но что же делать теперь? Теперь, когда они из влюбленных превратились в любовников?

— Не бойся, — прошептала Парвати в ответ на невысказанные слова Шимаса. — Девственность не в чести у тех, кто знает учение мудрого Ватьясаны. Не в чести она и у меня.

— Но твой жених…

— Не бойся…

И больше Парвати не сказала ничего. Шимас постарался привести в порядок ее платье, а она помогла ему завязать кушак. Между возлюбленными больше не было сказано ни слова. Они опирались о ствол старой яблони и смотрели на луну, все еще царящую над садом.

Девушка отдыхала. А мысли Шимаса вновь вернулись к первому мигу свидания. Увы, он ничего не мог ей дать, кроме себя и своей страсти. Даже увезя ее сейчас прочь… Что есть у него, кроме ненадежного, полного риска существования бродячего ученого и воина, безземельного и бездомного человека?

Шимас знал, что раджпуты — люди гордые. Тридцать шесть благородных родов поднимали мечи в битвах за сотни лет до того, как первый из дворян изобразил у себя на щите герб. Если бы Парвати не была столь высокого рождения… или он, Шимас, не был столь низким по происхождению…

Да, он мог бы, как и намеревался, нынешней ночью увезти ее… но куда? Обречь ее на годы жизни в шалаше, пока он будет добывать имя и богатство, достойное ее, прекрасной Парвати? Нужно быть поистине необыкновенным глупцом, надменным и ничего не видящим вокруг, чтобы просить любимую женщину решиться на такое.

— Я люблю тебя, Парвати, люблю больше самой жизни, но у меня ничего нет, кроме этого чувства, — сбивчиво и лихорадочно прошептал Шимас. — Завтра я отправляюсь завоевывать для тебя мир, клянусь… Если мне это удастся, я приду в Анхилвару, или в Каннаудж, или в любое место, где будешь ты, и найду способ сделать тебя своей женой. Я обещаю это тебе. Задержи. Задержи свой брак. Дождись меня. Я приду в Хинд… за тобой.

— Ты ничего не сможешь сделать, — печально ответила Парвати, — ничего. И ты не должен приезжать. Тебя убьют, вот и все. Даже если придешь с войском, лучше не будет. Ты не представляешь, какую силу может вывести на битву правитель Каннауджа. Я слыхала, что у него восемьсот боевых слонов и восемьдесят тысяч конников, все в доспехах… и не знаю, что еще.

— Я приду, — упрямо и лихорадочно настаивал Шимас, — и если даже там будет втрое больше слонов и втрое больше всадников в доспехах, я все равно приду.

— Нет… Прошу тебя, нет…

Шимас снова нежно поцеловал ее, и влюбленные еще теснее прижимались друг к другу, удивляясь тому, как снизошло на них столь сильное чувство, пытаясь понять, с какого древа судьбы упал этот лист…

— Я приду, — повторил юноша. — Ибо тот, кто сегодня едет во главе войска, завтра может лежать в пыли, поднятой им. У меня есть только один меч, но сильному человеку нечего желать, кроме меча в руке, коня под седлом и любимой женщины после окончания битвы.

— Благородные речи…

Голос прозвучал в тени деревьев, за спинами влюбленных. Шимас резко обернулся, положив руку на меч.

— В этом нет нужды…

Из темноты вышел раджпут, возглавлявший охрану Парвати, — высокий, крепкого сложения человек, боец от макушки до пят. Он подошел к влюбленным.

— Так мог бы сказать раджпут.

— Рамтас! Ты все-таки нашел меня! — с негодованием воскликнула Парвати.

— Да, госпожа моя, нашел — ибо мог бы я сделать меньшее? Хоть, поверь, мне это так же мало нравится, как тебе. Но твой отец возложил на меня долг защищать тебя, и я делаю лишь то, что он приказал.

Он повернулся к Шимасу:

— Мне жаль и тебя, и ее тоже, но другого пути здесь нет… Честно признаюсь, мне отчего-то кажется, что ты много лучше человека, который должен стать ее мужем. Но… иди теперь своим путем и никогда не входи в Раджпутан, ибо ты не принесешь с собой ничего, кроме беды.

— Если буду жив, то приду.

Рамтас повернул голову, чтобы снова взглянуть на Шимаса, — могучий человек с сильным лицом и холодными глазами. Глаза в глаза, сила против силы, уверенность лицом к лицу с уверенностью.

— Если ты это сделаешь, мне, может быть, придется самому убить тебя. Это Парвати Деви, наша принцесса, чье имя не подобает произносить на одном дыхании с именем странствующего солдата, ученого, или как ты там еще себя называешь. И уж никак не с именем магометанина.

Не обращая на него внимания, Шимас обернулся к Парвати:

— Задержи брак… Я не подведу. Повернувшись к Рамтасу, он добавил:

— Раз уж ты знаешь, что я приду, и ты мне нравишься, запомни: не становись на моем пути. Мне бы очень не хотелось всадить локоть стали тебе в живот.

Раджпут ухмыльнулся.

— Если бы мне не нужно было охранять принцессу и впереди у нас не лежал долгий опасный путь, я померялся бы с тобой силами, мальчишка… Но сейчас не то место, да и времени у нас нет — ни у тебя, ни у меня.

Он повернулся к караван-сараю, отойдя так, чтобы влюбленные смогли обменяться последними словами почти наедине. Парвати шагнула к Шимасу, положила руки ему на плечи и поцеловала в губы.

— Так приходи же! Я буду ждать тебя, хотя бы даже мне пришлось всадить в него кинжал во время нашей свадьбы…

Она повернулась к Рамтасу:

— Ты был мне вместо дяди, но если ты будешь биться с ним и ему не удастся тебя убить, то это сделаю я!

Резко повернувшись, она прошла мимо стражи к караван-сараю, и изумленный раджпут уставился ей вслед.