Елизавета Петровна - Николай Павленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенаторов, однако, беспокоила не столько забота о благополучии крестьян, сколько значительное сокращение доходной части бюджета казны после отмены сбора таможенных пошлин. Сенаторов не убедили конкретные расчеты о вредном влиянии таможенных пошлин на торговлю: крестьянин, доставивший для продажи воз дров из Троицы в Москву, может выручить за них 15–20 копеек. Из этой суммы он должен заплатить в Москве пошлину, мостовые в оба конца, расходовать деньги на прокормление себя и лошади, так что домой он привезет едва ли половину денег, вырученных от продажи дров. В итоге Сенат отклонил предложение Шувалова, но он и здесь проявил настойчивость. В доношении, поданном в августе 1753 года, он писал: «Чрез сей способ неописанное зло и бедство, которое происходит крестьянству и купечеству, будет уничтожено». Главный аргумент Шувалова в пользу проекта состоял в том, что ущерб казны, понесенный от отмены внутренних таможенных пошлин, необходимо переложить на импортные и вывозимые товары — повысить пошлину и довести ее до 13 % от цены товара. Как возникла сакраментальная цифра 13 %? Это тоже плод усилий дотошного Шувалова: он не поленился запросить сведения о сумме сбора таможенных пошлин за последнее пятилетие: она составила 903 527 рублей. За это же пятилетие было ввезено товаров в Россию и вывезено из нее на 8 911 981 рубль. Если доход от сбора таможенных пошлин разложить на экспортно-импортные товары, то на рубль придется около 11 копеек. Шувалов, чтобы успокоить строптивых сенаторов, поднял пошлину до 13 %, то есть увеличил на 3 %, по сравнению с ранее взимаемой.
Сенат на этот раз признал предложение Шувалова «наиполезнейшим» и представил императрице доклад с предложением отменить вместе со сбором таможенных пошлин еще 17 мелочных сборов, ограничивавших внутреннюю торговлю: отвальные и привальные с барок, весчие, мостовые, с водопоя, с клеймения хомутов и др.
Полезность этой меры трудно переоценить — она отменяла поборы, сохранившиеся от средневековья и препятствовавшие свободе обмена товаров. Реализация проекта, начавшаяся с января 1754 года, освободила, кроме того, продавцов и покупателей от злоупотреблений многочисленных сборщиков, которые, пользуясь неграмотностью крестьян, бессовестно обирали их. Казна тоже не осталась внакладе: доход от 13 % сбора пошлин с импорта и экспорта превышал доход от сбора таможенных пошлин на 255 тысяч рублей.
Реформа заслужила восторженную оценку купечества и осуждалась некоторыми дворянами, в частности М. М. Щербатовым, считавшим, что Шувалов действовал в корыстных интересах. Если даже побудительным мотивом предложений Шувалова была личная корысть, то нельзя отрицать полезности реформы для всего населения и экономики страны. Позиция М. М. Щербатова, защищавшего интересы титулованного дворянства, станет понятной, если учесть, что эта прослойка общества являлась основным потребителем импортных товаров (сукно, шелк, кареты, кофе, краски и др.), цены на которые возросли в связи с увеличением пошлин.
Одинокий голос князя М. М. Щербатова заглушило громкое ликование по поводу таможенной реформы как дворянства, так и купечества, причем похвалу в свой адрес принимала Елизавета Петровна, роль которой ограничилась подписанием Манифеста. «С.-Петербургские ведомости» извещали подданных, что «от просвещенной ее императорского величества прозорливости не утаилось, что существенный ее прибыток состоит в прибытке ее подданных», отмечали «возбужденную чрез то в народе радость», которую высказал после окончания литургии в придворной церкви от имени Сената и народа канцлер. Можно представить, какие чувства испытывал канцлер Бестужев, когда был вынужден, как старший сенатор, поздравлять императрицу с успехом, по праву принадлежавшим его злейшему врагу П. И. Шувалову.
Благодарность купечества не ограничилась словесной риторикой: в январе 1754 года оно преподнесло Елизавете Петровне алмаз в 36 карат ценой в 53 тысячи рублей, 10 тысяч червонных и 50 тысяч рублей.
Ко времени, когда П. И. Шувалов фактически правил страной, относится важное начинание — это учреждение двух банков: Дворянского и Купеческого, заложивших основы банковской системы в России. Последовательность их возникновения, а также размеры их капиталов еще раз подчеркивают социальную направленность политики правительства — оно заботилось о благополучии дворянства, точнее, его элиты.
Расточительная жизнь вельмож приводила к тому, что потребности даже самых богатых не покрывались доходами крепостного хозяйства. В результате многие из них оказывались в цепких объятиях ростовщиков, взимавших до 20 % годовых за деньги, взятые под залог имений. Известный мемуарист А. Т. Болотов отметил печальные для дворян результаты пользования кредитом ростовщиков: «Роскошь и непомерное мотовство большей части наших дворян скоро произведет то, что большая часть наших сел и деревень принадлежать будет фабрикатам, купцам, подьячим, секретарям, докторам и лекарям, и не мы, а они господами и владельцами будут».
Цель создания в 1754 году Дворянского и Купеческого банков состояла в обеспечении дворян и купцов более дешевым кредитом.
Особенно трогательную заботу указ об учреждении заемного банка проявил о дворянах: «Многие российские наши подданные, а более из дворянства, имея в деньгах нужду, принуждены занимать у других с великими процентами и закладами такими, который против взятых денег в полтора или вдвое стоить может». Дворяне платят по 12, 15 и даже по 20 % годовых, «чего во всем свете не водится», и при просрочке платежа на несколько дней «положенного заклада не отдают, хотя б и деньги приносил». Отныне кредит выдавался из расчета 6 % годовых. Капитал Дворянского банка равнялся 750 тысячам рублей, Купеческого — 500 тысячам. Дворянский банк обязывал кредиторов погасить ссуду в три года, в то время как купцам ссуды выдавались на шесть месяцев.
Дворянский банк был призван поддерживать начинания дворян в перестройке крепостного хозяйства, его рационализации и приспособлении к рыночным отношениям. Практически он не оправдал этих надежд: его услугами воспользовались прежде всего вельможи, расходовавшие кредит не на рационализацию хозяйства, а на потребительские нужды, поддержание роскошного образа жизни на прежнем уровне. Правительство вынуждено было то и дело продлевать сроки возвращения взятых в кредит денег, но мотовство кредиторов продолжало процветать.
Дворянский банк был за несколько лет почти полностью опустошен, и в 1758 году по предложению того же Шувалова был создан так называемый Медный банк с капиталом в два миллиона рублей. Этот банк тоже стал легкой добычей вельмож: П. И. Шувалов получил ссуду около 470 тысяч рублей, канцлер М. И. Воронцов — 180 тысяч рублей, генерал-прокурор Сената А. И. Глебов, князья Репнин и Каменский — по 100 тысяч рублей каждый.
Успешнее была деятельность Купеческого банка. Подобно тому как вельможи оказывались в кабале у ростовщиков, дравших с кредиторов высокий процент, так и столичные купцы были опутаны долгами, и для них 6 %-ная ставка была благодеянием. Тем не менее столичные купцы бойкотировали банк, отказывались от его услуг на том основании, что их ни в какой мере не устраивал шестимесячный срок возвращения ссуд — размер территории страны и отсутствие благоустроенных дорог требовали продолжительного времени для оборачиваемости торгового капитала. Правительство пошло на уступку — срок возвращения ссуды увеличен был до одного года.