Цифровой тоталитаризм. Как это делается в России - Ольга Четверикова

В-третьих, речь идёт о вытеснении учителя из образовательного процесса и замене его искусственным интеллектом. Поскольку оказание образовательной услуги пытаются связать напрямую с работоспособностью технологической площадки, «цифровая школа» становится искусственным препятствием между педагогом и учеником, которые большую часть времени будут тратить на взаимодействие с электронными технологиями, что приведёт к утрате живого общения, являющегося важнейшим звеном передачи социального опыта.

По планам форсайтеров, искусственному интеллекту собираются «поручить» не только сбор данных об успеваемости учеников, но и её оценку. Так, в Японии Министерство образования уже подготовило для ввода, в качестве эксперимента, соответствующую систему, в которой искусственный интеллект будет анализировать всю информацию об учениках, а затем подбирать для каждого ребёнка программу обучения.

Такой же проект подготавливает в России НИУ ВШЭ. Так, в августе 2018 г. в интервью Департаменту информационных технологий Москвы, ректор Я. Кузьминов, рассказывая о том, как будут формироваться «индивидуальные карьерные траектории», заявил: «В интерактивные цифровые учебники встроен простейший искусственный интеллект, позволяющий тестировать ребёнка, изучающего тот или иной материал. По результатом тестов ребёнок относится в ту или иную группу, и учебник будет подгружать ему именно те задания, которых ему не хватает. Так же, исходя из психологических особенностей и типа интеллекта ребенка, ИИ будет либо понукать его, либо расширять его кругозор, давать ему задания в той форме, в которой он лучше способен их усваивать. ИИ будет внедряться и на этапе домашних заданий, и в классе»[262].

Учитывая, какой примитивный алгоритм заложен в принцип функционирования ИИ, можно представить, к каким страшным, разрушительным последствиям для развития психики ребёнка это приведёт. Это и нарушение социализации, и разрыв живой связи «ученик-учитель» (вспомним Ушинского: «Личность формирует личность»), и примитивизация всего учебного процесса, главной целью которого становится формирование человека «одной кнопки», натасканного на узкие навыки и встроенного в систему электронного управления.

К таким же серьёзным последствиям приведёт и внедрение дистанционного обучения, в результате которого произойдёт сокращение учителей, отток опытных педагогов, именно тех, кто не желает отказываться от традиционной педагогики.

Итак, мы видим, что компьютеризация школы имеет только негативные последствия, и точнее всего тут выразился М. Шпитцер, заключивший, что «по имеющимся выводам исследований, компьютер необходим для обучения, как велосипед для плаванья или рентгеновский аппарат для примерки обуви»[263].

Но, несмотря наявно отрицательные результаты, производители гаджетов их не замечают, поскольку цифровые технологии — это гигантский бизнес, нацеленный на детей как на самую перспективную аудиторию. В силу тотального давления ай-ти бизнеса, эти результаты не принимаются к сведению политическим руководством в большинстве западных стран, и школы продолжают оборудовать компьютерами.

То, что описывает Шпитцер на примере Запада, полностью применимо сегодня к России: «Невыносимо наблюдать, как школы стараются перещеголять друг друга в том, кто больше приобрёл цифровой техники (то есть машин, препятствующих обучению) и как охотно политики позируют перед фотографами в компьютеризированных классах, чтобы продемонстрировать собственное стремление к прогрессу в образовании. На самом деле они показывают, что те, о ком, собственно говоря, идёт здесь речь — дети и подростки — им абсолютно безразличны. Совершенно очевидно, что речь идёт скорее о денежных интересах. Если внимательнее рассмотреть соответствующие газетные сообщения, то всё станет ясно. Например, бразильский министр науки, технологий и инноваций Алоизио Меркаданте задумался, не лучше ли вместо ноутбуков приобрести для школ планшетные компьютеры. Вот что он заявил по этому поводу: “Правительство Бразилии покупало бы планшетные компьютеры, чтобы заставить изготовителей, таких как фирма Foxconn Technology, производить эти устройства именно в нашей стране “.

Обладай мы изрядной долей цинизма, могли бы порадоваться, что в будущем нам не придется конкурировать с Бразилией, потому что отныне все молодые люди в этой стране будут повсеместно отвлекаться от развития своего творческого потенциала и приобретения глубоких знаний. По той же самой причине больше не следует опасаться конкуренции из Южной Кореи (там в 2015 г. все первоклассники получат планшетные компьютеры), Англии (50 % школьных классов уже оборудовано смартбордами), Венесуэлы (вовсю используется 1,5 миллиона школьных ноутбуков) или Аргентины (с 2009 г. здесь у каждого школьника имеется компьютер)»[264].

Негативные заключения по поводу компьютерного обучения содержатся и в исследованиях российских учёных и экспертов, мнение которых было также полностью проигнорировано лоббистами «цифровой школы», опасавшимися какого-либо открытого обсуждения, так как оно не подтвердило бы безопасности и эффективности их проекта. Российские цифровики просто воспроизводят ситуацию на Западе, стараясь как можно эффективней обслужить финансовые интересы ай-ти компаний и как можно быстрее провести «цифровой гипноз» населения, внушив ему, что, поскольку новые технологии являются сегодня частью быта, необходимо заблаговременно приучить к ним детей. Но эти технологии вызывают такое же привыкание, как алкоголь, никотин и другие наркотики, и болезненная зависимость от них ведёт к губительным последствиям.

Расход огромных сумм на ускоренное приобретение цифровой техники для школ выглядит особенно цинично в условиях экономического и финансового кризиса и обнищания населения России, в которой проблема бедности превратилась в ключевую. То же касается среднего образования. Самая обычная районная городская школа, средняя и по числу учащихся, и по доходу и амбициям родителей, сегодня выживает с трудом, ну а маленькая окраинная городская школа оказалась на дне по всем статьям.

Зато цифровики делают свой бизнес. Роль финансовой составляющей МЭШ хорошо высветилась в свете предновогодних новостей из жизни Департамента образования г. Москвы. Как сообщил сайт «Infopressa» в конце декабря 2018 г. в этом департаменте начались проверки в связи с ситуацией с закупками компьютеров. Компания «Ланит-Интеграция», входящая в структуру ГК «Ланит» и поддерживающая близкие отношения с И. Калиной, перед Новым годом решила заработать 3 млрд, рублей на поставке компьютерной техники для столичных пунктов приёма экзаменов (в общей сложности речь шла о 10 закупочных процедурах с суммарной начальной ценой 4 млрд. 136 млн. руб.). Для этого она собралась поставить в московские школы технику китайского производства. Но специалисты и контролирующие органы обратили внимание не только на низкую надёжность этого оборудования, но и на то, что реальная стоимость ноутбуков в три раза ниже цены в контракте. Однако при этом, по договорённости с Федеральной антимонопольной службой (ФАС), «Ланит» фактически вытеснил российского производителя подобной техники — ООО «Технопрогресс»[265].