Общество и хозяйство в Римской империи. В 2 томах. Том 1 - Михаил Ростовцев

Поэтому я полагаю, что противники Флавиев в большинстве случаев не осуждали принципат как таковой; их отношение к нему, скорее, совпадало с позицией Тацита. Они его признавали, но желали, чтобы он как можно более приближался к басилее (βασιλεία) стоиков и как можно менее походил на то, что они понимали под тиранией, воплощение которой они видели в военной тирании Калигулы, Нерона и Домициана. Вступление на престол Нервы и Траяна положило конец противостоянию, существовавшему между основной массой населения (в особенности между просвещенным слоем городской буржуазии) и носителями императорской власти. В речах Диона о царской власти, с которыми он выступал перед Траяном и которые затем, очевидно с одобрения императора, не раз повторял в крупнейших городах Востока, были сформулированы те пункты стоической доктрины, которые согласился принять принципат, и те уступки, на которые, со своей стороны, согласилась пойти доктрина во имя требований реальной жизни.

Согласие армии с таким мирным разрешением конфликта, выразившееся в том, что она после него на протяжении целого столетия хранила спокойствие и не выходила из повиновения, объясняется тем, что солдаты не были сторонниками военной тирании, а готовы были приветствовать решение этого вопроса в духе требований общественного мнения, выражаемого образованными слоями населения всей империи. Принципат II в. по Р. Х., просвещенная монархия Антонинов, означал победу образованных классов, подобно тому как принципат Августа означал в свое время победу сообщества cives Romani. Призрак восточной монархии, взращенной на почве военной тирании, на сей раз был благополучно изгнан, однако, как мы увидим далее, одержанная над ним победа оказалась последней.

Условия компромисса, заключенного между образованной частью населения и императором, нигде не сформулированы и не закреплены документально. Конституция Римской империи, как это было всегда от начала римской истории, по-прежнему оставалась неписаной. Все изменения сводились, в сущности, к приспособлению императорской власти к новым условиям, что отнюдь не уменьшило ее полномочий. Что касается власти императора, то она, напротив, даже еще больше увеличилась. Единовластное господство принцепса над всеми классами населения было признано как факт и как необходимость. Без единовластной воли верховного правителя Римская империя неизбежно бы распалась. Бюрократический аппарат императорского чиновничества беспрепятственно продолжал развиваться. Однако вновь стал подчеркиваться основной принцип, лежавший в основе принципата Августа. Император не был монархом восточного толка; он был верховным должностным лицом Римской империи, римских граждан и провинциалов. Он не избирался каким-либо конституированным собранием, но в то же время его власть не передавалась преемнику исключительно по праву кровнородственной связи от отца к сыну. Император усыновлял лучшего из лучших, т. е. лучшего из числа своих пэров, представителей сенаторского сословия, игравшего роль питомника государственных деятелей и будущих императоров. Сенаторское сословие было хорошо подготовлено для исполнения этой задачи, так как все его члены посвящали свою жизнь служению на государственном поприще. Императорская власть рассматривалась не как личная привилегия, а как долг и служение, возложенное на ее носителя по воле бога и сената. Император как бы олицетворял собой империю, и потому власть императора, равно как и его особа, были одинаково священны и представляли собой предмет религиозного почитания. В императоре получало свое воплощение величие государства. Он был не хозяином государства, а его первым слугой; служение государству было его долгом. Находясь с армией, он должен был нести все тяготы военной службы наравне с рядовыми солдатами. Находясь в столице, он должен был выполнять свои обязанности у кормила государственного правления, трудиться денно и нощно, не жалея сил, заботясь о безопасности и благополучии государства. Поэтому, соответственно своему высокому положению, он должен был вести жизнь, не похожую на жизнь обыкновенных смертных, и при этом соблюдать величайшую скромность и умеренность. Его личное состояние растворилось в государственном. Все, что принадлежало императору, принадлежало и государству; все, что принадлежало государству, принадлежало также и императору. Только с этой точки зрения можно понять одно странное высказывание Антонина Пия. После того как его усыновил Адриан, он в ответ на какой-то упрек своей жены сказал: «Неразумная женщина! Отныне, когда мы предназначены занять императорский престол, мы потеряли и то, чем раньше владели».[163] Возможно, что эти слова придуманы, но они показывают, как понимали тогда положение императора. В семейной жизни император должен был подавлять в себе отцовские чувства; он обязан был выбрать среди пэров лучшего человека и передать ему престол путем усыновления.

Вот так выглядят принципы государственного мышления, которые исповедовали все римские императоры II в. вплоть до Коммода. Трудно представить себе, чтобы такое единодушие было результатом случайного совпадения, чтобы система усыновлений сложилась по той причине, что все императоры до Марка Аврелия не имели родных сыновей, и чтобы одинаковость политики императоров могла объясняться индивидуальными особенностями характера совершенно разных людей. Ведь и Траян — великий воин и завоеватель, и Адриан — интеллектуал, наделенный тонким артистическим вкусом, этот последний афинянин и романтик на троне, и представитель сенаторского сословия Антонин Пий — добрый италийский гражданин без духовных запросов, наделенный хорошим здравым смыслом и чувством юмора, и Марк Аврелий — суровый философ, для которого самым главным были его книги, а высшим наслаждением была абстрактная мысль, — все они, несмотря на разность характеров, в качестве правителей государства шли одинаковым путем. Эти факты хорошо известны. И вышеприведенные характеристики почерпнуты не из речей Диона и даже не из сочинений Марка Аврелия, а из образа жизни этих императоров. Стиль их поведения определяло общественное мнение. Долгие годы императорской власти, долгие часы размышлений, процесс естественного отбора в новом сенаторском сословии — которое кроме названия не имело уже ничего общего со старой сенаторской знатью времен Августа и его преемников, а состояло из хорошо подготовленных чиновников, полководцев и провинциальных наместников — создали настроение, находившее свое выражение в публичном поведении императоров, без единого исключения принадлежавших к этому сословию.

Суровая дисциплина, чувство долга, служение государству — вот лозунги, провозглашавшиеся в этот период ведущими слоями римского народа. Стараясь следовать этим максимам, императоры, естественно, требовали того же от господствующих классов и от армии. Дисциплина и послушание — вот добродетели, которые требовались от сената, всадников, военных и гражданских чиновников. Не случайно именно Адриан ввел в римской армии культ Дисциплины, и нужно отметить, что не только император требовал от армии дисциплины и послушания, но и сама она признавала эти требования необходимым условием своего существования. Никогда еще военная тренировка и строгая дисциплина не достигали такой степени совершенства, никогда еще солдаты не несли свою службу так ревностно и так непритязательно, как во времена просвещенной монархии. История походов Траяна и тяжелых войн при Марке Аврелии показывает, что армия, даже неся тяжелые потери, способна была справиться с самыми трудными задачами, невзирая ни на какие невзгоды. То же самое относится и к государственной администрации, которая никогда прежде не выполняла своих функций столь нелицеприятно, гуманно и толково, как под строгой властью Антонинов. Единственное объяснение этому я вижу в том, что в народе изменилось общее настроение, что фривольность и материализм, царившие в I в., вызвали обратную реакцию, обеспечившую Древнему миру долгие годы мира и спокойствия.[164]