Зверь из бездны: Второй раунд - Алексей Корепанов

Я подготовил текст ордера на изменение меры пресечения Дэйву Гринсону, подкрепил его солидным обоснованием и включил в инфопакет, который должен был сегодня вечером уйти на Соколиную. Если Кондор согласится с моими доводами, то руководство Унипола официально обратится к полицейскому департаменту планеты-государства Иволга с просьбой освободить под залог сотрудника рубеж-управления Совета Ассоциации Миров, гражданина Иволги Дэйва Гринсона. Хотелось бы, конечно, чтобы Дэйв Гринсон был освобожден, но в глубине души я не очень надеялся на успех; как-никак, речь шла о подозрении в совершении убийства. По законам Иволги, в течение очередных двух суток рубежнику должны были предъявить обвинение…

В семнадцать двадцать три, когда мы со Станом уже чуть ли не лезли на стены опостылевшего кабинета, пришло сообщение из Торборга. Долгожданное сообщение. Имя… Адрес… Объемка… Код визио… Род занятий…

Гедда Горд — так звали женщину, заставившую Ульфа Лундквиста бежать из Торборга. Гедда Горд… Что-то неприступное слышалось в этом твердом имени: грохот волн, разбивающихся в мелкую водяную пыль о каменные утесы, стоящие непоколебимо и вечно…

— Лечу в Торборг, — сказал я, чувствуя, как охватывает меня азарт вперемешку с волнением. — Не вернусь, пока не встречусь с ней.

— Я с тобой! — встрепенулся Стан.

— И мы вдвоем будем с ней беседовать?

Стан преградил мне дорогу к двери и смотрел на меня чуть ли не умоляюще. Конечно, в Торборге он будет лишним, но обрекать его на продолжение маеты, а тем более отправлять назад, на Соколиную, просто не поднималась рука; возможно, верный путь находился совсем рядом.

— Лео, все-таки поиски организовал я. А теперь что, ты меня в сторону?

Я не удержался от того, чтобы не поддеть его:

— Это же объективный закон любого развития, Стан, а против законов, сам знаешь, не попрешь: предтечи готовят почву, проделывают предварительную работу, а потом приходит некто высший и пожинает плоды.

— Высший! — успокоенно фыркнул Стан, уловив по моему тону, что полетит вместе со мной. — Избранник жребия, дитя слепого случая. — Это он напоминал мне, как я стал руководителем «пятерки».

— Случай благоволит к достойнейшим, — парировал я с напускной надменностью. — Случай далеко не так случаен, как кажется на непросвещенный взгляд.

— Позволит ли господин Высший господину Непросвещенному распорядиться насчет авиакара? — разводя руки и приседая с поклоном, осведомился Стан.

— Ладно уж, доставим удовольствие Непросвещенному: распорядись. Но разговаривать с ней буду я, а ты, если хочешь, слушай по трансу. Кстати, одолжи у них два транса — себе и Высшему.

Стана как ветром сдуло из кабинета. Не прошло и десяти минут, как мы с ним стартовали с площадки у здания полицейского управления и наш легкий скоростной авиакар помчался на восток, убегая от начинающего краснеть и разбухать в предвкушении заката здешнего солнца.

Полеты мне нравились гораздо больше, чем самая что ни на есть быстрая езда. До сих пор я помнил, как мы с отцом летали над снежными вершинами Альп. Было мне тогда года два или три, и огромный белый воздушный корабль совершал, вероятно, обычный прогулочный полет, потому что, помнится, множество детей прилипли к окнам, разглядывая проплывающие совсем рядом громады гор. Как я узнал уже гораздо позже, белый корабль был переброшенным с дальних рубежей устаревшим планетолетом. Я парил над горами, смеясь от восторга, и это небывалое упоительное ощущение полета осталось во мне, то и дело проявляясь в сновидениях. Я летал во сне, летал легко, почти без усилий, просто отталкиваясь руками от воздуха и поднимаясь все выше, к чему-то очень притягательному и зовущему. Мы все летаем в наших снах, кто чаще, кто реже… Чья память живет в нас? Память какой-то крылатой расы Земли, бывшей до Эдема? Или память невесомого облака неведомых космических семян, что летело когда-то, подгоняемое звездным светом, сквозь просторы Галактики, и достигло Земли, и растворилось в ее первозданной атмосфере, и положило начало жизни?..

Мы подлетали к Торборгу уже в темноте, и, казалось, только редкие бледные звезды следили за нашим авиакаром. Но так мог бы подумать лишь человек несведущий; судя по ровному голубому свету индикатора, нас уже отыскал невидимый детерминаторный луч и уверенно вел воздушной тропинкой к пункту посадки. Проскользив по длинному отлогому склону небесной горы, наш авиакар приземлился на взлетно-посадочной площадке за кубообразным зданием городского управления полиции.

Предъявив дежурному свои служебные карточки и обменявшись буквально десятком слов, мы сразу же устроились возле визио, чтобы связаться с Геддой Горд; вернее, устроился я, а Стан стоял сбоку, вне поля охвата — ведь госпожа Горд могла вообразить Бог весть что, увидев, что ее беспокоят сразу два господина из Унипола! На экране возникла умопомрачительной красоты русалка с длинными золотистыми волосами, агатовыми очами и серебряной чешуей. Русалка, подперев рукой голову, лежала на боку на пустынном песчаном пляже, уходящем в бесконечность, и пенные волны, накатываясь на песок, играли с ее гибким хвостом.

— Меня нет дома, — сообщила русалка певучим голосом. Ее лицо было похоже на лицо Гедды Горд с объемки, только там она была не такой длинноволосой, и брюнеткой, а не блондинкой. — До двух ночи я в «Уголке валькирий», а потом приду, завалюсь спать и отвечать никому не буду. Сигнальте завтра не раньше двенадцати, а кому очень нужно — говорите сейчас. Вернусь и послушаю.

Как нам сообщили коллеги из окружного управления, наводившие справки о госпоже Горд, она работала официанткой-рекламаром в ресторане «Уголок валькирий»; обслуживала посетителей и одновременно демонстрировала одежду или украшения секции-владельца.

Узнав у дежурного, что «Уголок валькирий» находится неподалеку, и уточнив, как до него добраться, мы со Станом отправились в ресторан. Было около двадцати часов по местному времени, что почти соответствовало двадцати трем на Соколиной, то есть дело уже шло к полуночи, но на улице царило оживление. Под мигающими и переливающимися рекламными огнями стояли группки молодых людей. На скамейках широкого бульвара сидели под высокими деревьями извечные Ромео и Джульетты. Медленно, словно вынюхивая что-то, катили авто. Какие-то господа с тросточками, в строгих черных костюмах и островерхих шляпах, сгрудившись у освещенной витрины, молча обменивались блестящими шариками, то и дело поднося их к глазам. На перекрестке коллега-«пол», подбоченившись, вел неторопливую беседу с двумя пожилыми женщинами, держащими на поводках вислоухих черных собак; собаки лениво покусывали друг друга за длинные тонкие хвосты.

— Ресторан — это кстати, — заметил Стан, шагая рядом со мной по тротуару, тускло отражающему уличные огни. — Заодно и поужинаем, я еще не ужинал сегодня. Хотя, честно говоря, никакого аппетита нет.

У меня тоже не было аппетита. Возможно, именно сейчас мы приближались к той черте, переступив которую выберемся, наконец, из страны туманов, тупиков и зыбких теней, притворяющихся реальными предметами. Возможно… Что-то продолжало пробиваться к поверхности из темных ущелий сознания, но никак не могло найти дорогу, вырваться под солнце понимания…