Времена не выбирают - Макс Мах

Вероятность встречи была высока, они ведь оперировали в одном и том же районе. И встреча состоялась, хотя и не сразу, и не так, как ожидалось. Двадцать пятого они вылетали два раза – на патрулирование побережья до Орена и на разведку до Родоса – но в небе никого не встретили. Двадцать шестого утром они снова патрулировали и снова безрезультатно. А вечером они сопровождали бомбовозы на Линдос. Результаты бомбардировки были неочевидны, хотя внизу что-то горело и взрывалось. Огонь зенитных батарей, однако, был довольно плотным, и снижаться для доразведки никто не захотел.

На следующий день вышли двумя парами в направлении Сёми, и Моня, как чувствовал, приказал Аре идти параллельным курсом, но выше и восточнее.

Уже на подходе к острову Зильбер увидел одиночный корабль – возможно, эсминец, – идущий курсом на Родос. Это мог быть и грек, и кто-то из своих, и Моня уже начал прикидывать, не стоит ли снизиться и глянуть, что за рыбы водятся в здешних водах, когда, совершенно рефлекторно бросив взгляд через плечо, увидел чужих в правой верхней полусфере. Их застали врасплох. Сзади справа. Положение было хуже некуда.

Они уже были под ударом, и действовать теперь надо было мгновенно. Зильбер рывком бросил машину круто вправо, уходя с линии огня на чистом автоматизме и надеясь, что его ведомый успеет понять и повторить маневр. Многопудовая сила инерции прижала его к бронеплите, вдавила в чашу сиденья, застлала глаза багровым туманом. И снова замерло время, и тянется-тянется эта долгая пауза между двумя ударами сердца, пока, наконец, он выводит своего «хищника» из крена, и небо, широко распахнувшись, не открывает ему три вражеских истребителя. Замысел ударить им в спину сорвался, и Хакан Кара, его новый ведомый, не подкачал, и теперь противники неслись уже навстречу друг другу. Это была лобовая атака, в которой побеждает тот, у кого нервы крепче и кровь холодней.

Преимущество, впрочем, было за греками. Они пикировали сверху, а Зильберу предстояло карабкаться вверх. Если они при этом потеряют скорость и свалятся раньше, чем проскочат греков, «хорьки» расстреляют их без особых усилий. Греки открыли огонь примерно с тысячи метров. Рановато, конечно, но не железные же они там. Тем не менее трассы замелькали прямо перед глазами Зильбера, и спина взмокла от напряжения. Трассы проносились мимо, как и должно было быть при такой дистанции, но впечатление было такое, будто каждая пуля направлена прямо в его грудь. Он тоже нажал на гашетки, пытаясь поймать «какарс» в прицел, но это было трудно, он не успевал и потому бил просто вперед, сразу по всем трем грекам, рушащимся ему навстречу. Из-за правого плеча, туда же вперед тянулись трассы Кары.

Однако дела их были по-прежнему далеко не блестящи. Скорость катастрофически падала, мотор надсадно ревел, но, казалось, больше не тянул. Моня чувствовал, что машина на грани своих возможностей – еще немного, и она сорвется в штопор. С внутренним напряжением он ждал, когда истребитель задрожит, замрет на секунду и, наконец, упадет на крыло и на нос. Вот в эту секунду греки и влепят ему очередь-другую, и все будет кончено.

В этот момент впереди справа и появился наконец Карапетян. Он вышел под углом градусов в девяносто к грекам, и был теперь страшнее для них, чем Зильбер с его ведомым. Ведь у Ары была скорость и свобода маневра, и самое главное – враг был у него под огнем. Ведущий греческой тройки моментально и, главное, правильно оценив обстановку, с небольшим отворотом вправо устремился вниз, за ним, чуть замешкавшись, повторили маневр его ведомые. Моня аж зубами заскрипел, увидев семерку в белом круге на оперении первого «хорька», но сам он сделать сейчас ничего не мог, а от Карапетяна и Дургоноглу греки ушли.

* * *

Вот чего она не могла понять, так это того, как он уцелел после того боя над Родосом. Она же свалила его, и он, даже не выбросившись с парашютом, ушел вниз и, значит, свалился прямо в твердую, как сталь, воду пролива. Он должен был погибнуть, но каким-то чудом выкрутился и теперь снова показал свой класс. Они прижали турок по всем правилам, как по-писаному, разыграв классическую атаку втроем на пару «бэшек», но вынырнувший из чертова небытия Янычар отреагировал Мгновенно и показал, на что способен классный истребитель даже в такой отчаянной ситуации. Возможно, он отбился бы и не приди к нему неожиданная помощь. Но и помощь пришла и уже ей и ее парням пришлось выкручиваться и уходить, потому что неожиданно свалившаяся им на головы пара «хищников» меняла расклад сил на прямо противоположный. Этот скоротечный, так изящно начатый и так криво закончившийся бой не выходил у нее из головы все последующие дни.

Между тем война продолжалась. Турки наступали в Европе и в Восточном Средиземноморье. Уже 1 июля греческое командование поняло, что Родос не удержать, и Афины выкинули «номер». Они вернули Родос Неаполитанскому королевству. Вот с этим Турция ничего поделать не могла. Не объявлять же войну еще и Неаполю. Итальянцы начали высаживаться третьего, и в этот же день греки вышли в свой последний рейд с Родоса. Эскадрилья, вернее все, что от нее осталось – два полных звена, – сопровождала бомбардировщики, идущие бомбить Мармарис.

Рейд на Мармарис был, конечно, жестом отчаяния, но при этом существовала вероятность, что в сложившихся благоприятных для них обстоятельствах турки атаки не ждут. Они и не ждали.

Видимость была прекрасная. Впереди по курсу лежал город, а прямо под ними раскинулся турецкий аэродром. Хорошо были видны выстроенные в два ряда самолеты, какие-то серые контейнеры и белые цистерны около ангаров. Никакой маскировки противник не соблюдал. Видимо, он чувствовал себя в полной безопасности, и это сильно упрощало задачу бомбовозов, плавно и четко, как на учениях, выходивших сейчас на цель.

В воздухе находился только один дежурный истребитель, да и тот заметил их не сразу, и это окончательно решило исход операции в пользу греков. Тройка «хорьков» вцепилась в турка мертвой хваткой, и уже через считанные секунды он падал, объятый пламенем, на свой аэродром. Вражеские зенитчики тоже пока не обнаруживали себя: видимо, они были совершенно деморализованы неожиданным нападением, так что ничто не мешало бомберам делать свое дело. Волна разрывов прошла по ВПП турецкого аэродрома. Клава видела все это совершенно ясно – и бомберы, заходящие на аэродром, и дымные разрывы со сполохами пламени внизу, там, куда падали сброшенные дорнье бомбы.

И вдруг откуда-то сверху, из глубокой пронизанной солнцем сини небес к бомбардировщикам спустилась смерть. Она пришла в образе стремительных теней, камнем упавших на дорнье, как падает в степи сложивший крылья сапсан на беззащитную мышь. Мгновение, и уже вспыхивают и рушатся с высоты на землю, вспучившуюся от разрывов, два бомбовоза. Третий, потерявший крыло, закувыркался вниз, уже когда пришедшие в себя мерсы бросились на перехват неизвестно откуда взявшегося здесь и сейчас противника. Турок было только трое, но были это на удивление сильные и опытные бойцы, так что исход схватки предсказать было трудно. Крутясь в бешеном водовороте боя, Клава сначала просто автоматически отметила знакомую манеру пилотирования одного из турецких истребителей, но уже в следующую секунду турок открыл ей на мгновение – они расходились на встречных курсах – свой фюзеляж со скрещенными ятаганами, и сомнений в том, с кем снова свела ее судьба в небе над Мармарисом, не осталось.