Арабы. История. XVI–XXI вв. - Юджин Роган

Эти ограничения были ослаблены в период британской оккупации, а к середине 1890-х годов лорд Кромер и вовсе перестал упоминать о законе о прессе 1881 года. Разумеется, он помогал субсидиями газетам, выражавшим пробританские взгляды, таким как англоязычная «Египетская газета» и арабоязычная «Аль-Мукаттам», но в то же время не принимал никаких мер против газет, которые открыто критиковали его правление. Кромер понимал, что эти газеты циркулируют внутри очень узкого круга образованной элиты и что свободная пресса служит полезным клапаном, благодаря которому зарождающееся националистическое движение может «выпускать пар».

Таков был мир газетных изданий, с которым Ахмад Амин столкнулся в начале 1900-х годов: молодые арабские СМИ, появившиеся благодаря европейским технологиям и выражавшие широкий спектр взглядов, от консервативно-религиозных и пробританских до откровенно националистических.

В начале 1900-х годов национализм был относительно новым явлением в арабском мире. Идея «нации» как политической единицы — общности людей, живущих на определенной территории и стремящихся к самоуправлению, — была продуктом европейского Просвещения. В течение XIX века эта идея распространилась по всей Европе и проникла на Ближний Восток, где поначалу вызывала осуждение: национализм ассоциировался с мятежными христианскими общинами на Балканах, стремившимися отделиться от Османской империи при поддержке европейских держав. В 1820-х и 1870-х годах египетские и североафриканские войска принимали участие в подавлении националистических восстаний в балканских землях.

Ситуация изменилась после колонизации европейцами Северной Африки. Приход европейского империализма обеспечил два важных условия становления национализма: во-первых, определение четких границ национальных территорий, подлежащих освобождению; во-вторых, наличие общего врага, что давало населению возможность сплотиться в общей освободительной борьбе.

Само по себе сопротивление иностранной оккупации не является национально-освободительной борьбой: ни войну Абд аль-Кадира в Алжире, ни восстание Ораби-паши в Египте нельзя считать националистическими движениями. В отсутствие соответствующей националистической идеологии после разгрома армий сопротивления и отправки в изгнание их лидеров в этих странах не возникло никакого политического движения, которое стремилось бы к обретению независимости от иностранного господства.

Парадоксально, но именно европейская колонизация Северной Африки дала толчок процессу национального самоопределения. Люди начали задаваться вопросом: что значит быть «египтянином», «ливийцем», «тунисцем», «алжирцем» или «марокканцем»? Прежде эти названия мало что значили для большинства людей в арабском мире. Они идентифицировали себя с конкретным племенем, с местностью, например городом (Александрия) или регионом (Кабильские горы), либо считали себя частью глобального сообщества умма, как в Коране называются все мусульманские народы.

В годы перед Первой мировой войной заметная националистическая активность наблюдалась только в Египте. Богословы-реформаторы, борясь с тем, что мусульмане оказались под властью европейских христиан, начали формировать исламский ответ на наступление империализма. В то же время другая группа реформаторов сформулировала светскую националистическую повестку дня. Идеи «исламских модернистов» и светских националистов внесли значительный вклад в развитие арабской мысли и вдохновили более поздние националистические движения по всему мусульманскому миру.

Два человека задавали тон в дебатах об исламе и современности в конце XIX века: Джамал ад-Дин аль-Афгани (1839–1897) и шейх Мухаммад Абдо (1849–1905). Именно они сформулировали идею исламской программы реформирования, которая определила лицо ислама и арабского национализма в ХХ веке.

Аль-Афгани был не только мыслителем — он много путешествовал по восточным и европейским странам, вдохновляя своих последователей и внушая тревогу правителям. Восемь лет, с 1871 по 1879 год, аль-Афгани провел в Египте, где преподавал во влиятельном университете аль-Азхар. По образованию он был богословом, но по задаткам — выдающимся политическим агитатором. В поездках по Индии, Афганистану и Османской империи его впечатлили масштабы европейской угрозы для исламского мира и бессилие правителей мусульманских государств в противодействии этой угрозе. Однако политическая философия аль-Афгани была сосредоточена не на том, как сделать мусульманские страны сильными в политическом и экономическом плане, чего пытались добиться реформаторы эпохи танзимата в Османской империи, Египте и Тунисе. Он утверждал, что, если мусульмане начнут жить в строгом соответствии с принципами своей религии, их страны вернут себе былое могущество и преодолеют внешние угрозы со стороны Европы{33}.

Хотя аль-Афгани был убежден в том, что ислам полностью отвечает требованиям современного мира, он полагал, что для решения проблем сегодняшнего дня мусульманам нужно обновить свою религию. В его восприятии, как в восприятии любого глубоко верующего мусульманина, послание Корана было вечным и вневременным. Устаревшей он считал интерпретацию Корана — богословскую науку, застывшую в своем развитии в XI веке ради предотвращения инакомыслия и раскола. В результате исламское богословие в XIX веке преподавалось по тем же книгам, что и в XII веке. Однако средневековые богословы не могли предвидеть, с какими новыми реалиями и вызовами столкнется исламский мир несколько столетий спустя, поэтому назрела необходимость в новой интерпретации Корана. Аль-Афгани считал необходимым, чтобы мусульманские правители приняли конституции, основанные на обновленных исламских принципах и налагающие жесткие ограничения на верховную власть, а также призывал к объединению мусульман на основе панисламской религиозно-политической идеологии. Эти радикальные новые идеи были подхвачены поколением талантливых молодых богословов в аль-Азхаре, в том числе интеллектуалами-националистами Ахмадом Лутфи ас-Сейидом и Саадом Заглулом, а также выдающимся исламским модернистом шейхом Мухаммадом Абдо.

Уроженец деревни в дельте Нила, Абдо стал одним из величайших мыслителей своей эпохи. Богослов, журналист и судья, он завершил свою карьеру в должности верховного муфтия Египта — главного религиозного деятеля страны. Он писал статьи для знаменитой газеты «Аль-Ахрам» и, как и ат-Тахтави, одно время был редактором правительственной газеты «Вестник Египта». В 1882 году участвовал в восстании Ахмада Ораби и был выслан британцами в Бейрут.

Находясь в изгнании, Абдо путешествовал по Западной Европе и познакомился в Париже с аль-Афгани, где они создали тайное общество и начали издавать реформистскую газету, призывавшую дать исламский ответ западному империализму. В конце 1880-х годов Абдо вернулся в Египет и, опираясь на идеи аль-Афгани, сформировал более конкретную реформистскую программу.

Парадоксально, но в своем призыве к более прогрессивному исламу Абдо предлагал в качестве образца для подражания первую мусульманскую общину — пророка Мухаммада, его сподвижников и последователей, известных как ас-салаф, или «праведные предшественники». Таким образом, Абдо стал одним из основателей нового реформистского течения в исламе, называемого салафизмом. В наши дни салафизм ассоциируется с именем Усамы Бен Ладена и наиболее радикальным крылом антизападного исламского активизма. Но во времена Мухаммада Абдо это было не так. Абдо выступал за возвращение к золотому веку, когда мусульмане исповедовали «правильный» ислам, что позволило им стать определяющей силой в мире. В первые четыре столетия ислама мусульмане распространили свое господство по всему Средиземноморью и до Южной Азии. После этого, утверждал Абдо, исламская мысль закоснела и пришла в упадок. Начал процветать мистицизм, рационализм угас, и мусульманское общество скатилось к слепому соблюдению закона. Только путем освобождения ислама от средневековых богословских оков и возрождения его как живого вероучения умма (мусульманская община) могла вновь обратиться к чистой и рациональной вере своих предков и вернуть себе былой динамизм, который в прошлом позволил ей стать господствующей мировой цивилизацией.